Часть третья     Что такое Люси?

 Глава 15     Реакция

В декабре 1978 года журнал Science известил нас, что наша теоретическая статья принята. Редакция посчитала ее настолько важной, что отвела ей особое место в номере от 26 января 1979 года. На обложке был помещен рисунок одной из характерных челюстей. Это был официальный «выпускной вечер» для нового вида Australopithecus afarensis, который был уже подробно описан в журнале Kirtlandia. Теперь же он получил и теоретическую оценку. Любой палеоантрополог в мире мог взвесить наши аргументы в пользу того, что находки из Хадара и Летоли заслуживают признания в качестве нового вида.

Никто из нас не был подготовлен к тому взрыву интереса, который последовал за формальным актом представления афарского австралопитека в печати. Газета New York Times («Нью-Йорк Таймс») опубликовала статью на первой странице, сопроводив ее рисунком с реконструкцией черепа Australopithecus afarensis. В последующие дни статьи появились в журналах Time («Тайм»), Newsweek («Ньюсуик») и других. Меня приглашали на телевизионные передачи. Но всю суть выразил заголовок в New York Times: «Вновь найденный вид требует изменений в представлениях об эволюции человека». В этой газете были сжато изложены важнейшие моменты нашей статьи:

Два американских антрополога открыли неизвестного ранее предка человека, который жил в Африке три или четыре миллиона лет назад и характеризовался неожиданным сочетанием прямостоящего тела с обезьяноподобной головой и небольшим по объему мозгом.

Открытие, в результате которого впервые за пятнадцать лет был выделен новый вид наших предков, подрывает старое, до сих пор широко распространенное представление, что прямая походка, которая, теоретически, освобождала руки для производства орудий, развивалась параллельно с увеличением мозга.

Согласно новой точке зрения, найденные челюсти, зубы и череп не только слишком обезьяноподобны, чтобы считать их принадлежащими Homo, но и еще более примитивны, чем известные до сих пор остатки другой родственной человеку ветви — австралопитеков.

Большая часть прессы, следуя линии New York Times, отнеслась к нашему сообщению как к известию о важнейшем научном открытии, приняла его таким, каким оно было, и не сделала никаких попыток подвергнуть его критике. Исключением оказался журнал Time, который преуменьшал значение статьи в Science: это якобы лишь видоизмененный вариант прежнего описания старых находок, по существу не содержащий ничего нового.

Вначале я подумал, что автор статьи в Time не удосужился прочитать нашу работу. Если бы он ее прочел, то увидел бы, что в ней идет речь о находках, которые никогда еще не были описаны, и все выводы совершенно новые.

Time ссылался на слова «известного антрополога», что именно этого следовало ожидать от Джохансона, большого охотника до популярности.

— Почему они так написали? — спросил я у приятеля-журналиста, когда-то работавшего в концерне «Тайм».

— Быть может, из-за Ричарда Лики. Совсем недавно они поместили его портрет на обложке и напечатали большую статью о его теориях относительно древнего Homo. Ваше сообщение об Australopithecus afarensis подрывает эти теории, разрушает основную концепцию Ричарда Лики. Неужели вы не понимаете, что, публикуя материалы об афарском австралопитеке, идете на конфликт с Лики? Он — любимчик «Тайма». Если журнал хочет напечатать что-нибудь об эволюции гоминид, то обращаются к Лики.

— Хорошо, но к чему этот шум о неназванном «известном антропологе»? Кто он такой, черт возьми?

Мой приятель пообещал выяснить это и сдержал свое обещание. Он узнал, что «известный антрополог» — Элвин Саймонс из Университета Дюка. Саймонс был действительно известным ученым. Он и Дэвид Пилбим — ведущие авторитеты в мире по антропоидам миоцена. Но когда Саймонса спросили, принадлежат ли ему слова, процитированные в «Тайме», он от них отказался. Позднее на вопрос, придает ли он значение находке Australopithecus afarensis, он ответил утвердительно.

 Многие ученые тоже так думали. Я сидел как на иголках, ожидая реакции со стороны Кларка Хоуэлла: из всех других его мнение значило для меня больше всего. Когда я наконец узнал о нем — «существенный вклад в интерпретацию хода эволюции человека», — то вздохнул с облегчением. Положительные отклики прислали также Пилбим и Бернард Кэмпбелл, ведущий английский специалист.

Среди тех, кто не согласился с нами, был Лоринг Брейс, приверженец «теории одного вида». Он прибыл в Кливленд зимой незадолго до публикации статьи в ответ на мое приглашение изучить нашу коллекцию. В музее находился Тим, который с противоречивым чувством готовился защищать новый вид от нападок своего старого учителя — ведь тому вряд ли понравится появление еще одного названия в фамильном древе, где их и без того было слишком много.

Брейс, которому недавно перевалило за пятьдесят, был одним из наиболее уважаемых авторитетов в своей области. Это один из немногих живущих ныне палеоантропологов, которые могут быть названы «широко образованными». Он прекрасно знал всю классику и историю английской литературы, любил серьезную музыку, помнил буквально каждый лимерик*, который был когда-либо написан, и сам сочинил их несколько сотен. Это был красивый человек с усталыми голубыми глазами, седой шевелюрой и такой же бородой. Он носил длинные волосы, которые закручивал сзади в косичку и закреплял резинкой. Брейс вошел в лабораторию, одетый в свободный шерстяной плащ с заостренным капюшоном. В нем он походил на гонимого, но всепрощающего, умудренного опытом монаха, каким-то образом попавшего к нам из двенадцатого века.

Конечно, было бы замечательно, подумал я, если бы Брейс сделал то же, что Роберт Брум при виде «бэби из Таунга» — пал на колени, поклоняясь нашему предку. Но Брейсу не были свойственны драматические жесты. Он был терпелив и говорил мягким голосом. Брейс спокойно осматривал ископаемые остатки, которые Тим выкладывал перед ним, и кивками головы выражал восхищение их необычайной сохранностью.

— Конечно, она примитивна, — сказал он после длительного обследования Люси. — Но я не понимаю, почему вы дали ей новое название. Разве africanus плохой термин?

— Но она не похожа на Australopithecus africanus, — сказал Тим. — У нее совсем иные зубы. У грацильных австралопитеков уже заметна тенденция к специализации коренных зубов. У Люси этот процесс даже не начался. Кроме того, у нее примитивный первый премоляр, такого вы никогда не найдете у грацильных особей. У них, как и у Homo, двухбугорковые премоляры. Поэтому нельзя относить Люси и к Homo.

Брейс отодвинул свой стул и посмотрел на Тима с утомленной улыбкой. Ему приходилось слышать это и прежде.

— Все зависит от того, что иметь в виду под термином Homo, — сказал он.

— Я имею в виду Homo habilis, открытый Ричардом Лики череп 1470 возрастом в два миллиона лет, с большим мозгом.

— Я не считаю Homo habilis законным таксоном. Я признаю только Homo erectus.

— Но это поставит череп 1470 в один ряд с австралопитекавыми. Брейс вздохнул.

— А это так уж неудобно?

— Но тогда нам придется отнести череп 1470 и зинджа Луиса Лики к одному виду. Разве это возможно?

— Я бы исключил отсюда одного из них, — сказал Брейс.

— Homo habilis?

 — Нет, зинджа. Всех массивных австралопитеков. И оставил бы ваши ископаемые находки в качестве примера ранних примитивных грацильных австралопитеков. Но это, в конце концов, спор о названиях.

— А я думаю, это спор о морфологии, — сказал Тим, — о различиях в зубной системе.

— Они не так уж велики. По-моему, если мы будем больше знать об Australopithecus africanus и afarensis, то вполне сможем согласиться с их объединением.

Тим продолжал настаивать:

— Но все равно в рамках одного вида остаются Люси и череп 1470. Как разрешить эту проблему?

— Я еще должен подумать. Когда Брейс ушел, Тим сказал:

— Кажется, мы его малость расшевелили.

— Подождем выхода нашей статьи, — ответил я. — Наверное, тогда мы расшевелим его еще больше.

— Я в этом не уверен. Лучший аргумент — сами кости. Трудно долго смотреть на эти челюсти или на примитивную маленькую головку Люси и думать о них как о человеческих существах, хотя тебе это и удавалось некоторое время, не так ли?

— Ладно, ладно, Уайт. Мы уже достаточно поговорили об этом.

Позднее Брейс написал мне, поблагодарив за прием и поздравив с выходом статьи. Однако он был осторожен в признании достоверности таксона Australopithecus afarensis. «Теория одного вида» получила ощутимый удар, но в глазах Брейса она все еще была достаточно прочной. Тим и я решили, что наша стычка с Брейсом закончилась вничью.

В феврале споры вокруг наших находок еще больше усилились. В это время в США находился с лекционным турне Ричард Лики. В Бостоне его спросили, как он относится к выделению нового вида. Ричард ответил, что категорически не согласен с нами. Australopithecus afarensis, по его убеждению, не был предком Homo. В то время, сказал он, существовали три отдельных вида, а не один, и у него есть ископаемые находки, подтверждающие это.

Бойс Ренсбергер, репортер New York Times, спросил его, что это за находки. Лики ответил, что он не намерен сейчас обсуждать их, но пообещал опубликовать результаты своих исследований через два месяца в журнале Nature. Ренсбергер позвонил мне и спросил, что он имеет в виду?

— Я думаю, он говорит о небольшой коллекции отдельных зубов из Куби-Алги, местонахождения ископаемых остатков, расположенного южнее Кооби-Фора на озере Туркана.

Ренсбергер опять встретился с Лики.

— Вы говорите о зубах, найденных в Куби-Алги?

Лики подтвердил, что именно их он имел в виду. Мне трудно было понять это. Я помню, как на конференции Бишопа несколько лет назад Кларк Хоуэлл делал сообщение об ископаемых остатках гоминид, найденных в Омо. Это были в основном отдельные зубы. Хоуэлл мог выжать из них не так уж много, но когда он попытался предположительно классифицировать их, поднялся Ричард Лики и весьма энергично заявил, что делать заключение о виде по отдельным зубам — это большая ошибка. Лики, по-видимому, не считал это возможным. Он повторил то же самое в своей статье в Scientific American в 1978 году, где он призывал «соблюдать осторожность в таксономических оценках ... когда весь материал сводится к нескольким изолированным зубам».

— Я думаю, он забыл о том, что сам же говорил, — сказал Тим. — Я согласен с ним относительно отдельных зубов, на них нельзя основывать таксономические оценки. Но теперь он сам пытается это делать.

— К тому же у него небольшая выборка, — заметил я. — Всего восемь зубов.

— Но, может быть, он нашел что-нибудь еще. Как знать, не разыгрывает ли он из себя Луиса Лики — припрятал нечто сногсшибательное и собирается в последний момент выложить перед нами.

Это показалось мне весьма сомнительным, и я сказал Тиму, что мы можем не волноваться. Мы изучили ископаемые остатки лучше, чем кто-либо другой. Мы знаем, о чем они свидетельствуют. Нужно дождаться статьи Ричарда Лики в Nature и выяснить, какие доказательства он может представить. (Год спустя эта статья все еще не появилась.) Вскоре мы, по всей вероятности, увидим в печати критические замечания Ричарда в наш адрес. Обычно, когда статья выходит в научном журнале, редакция предоставляет страницы своего издания как для ее критики, так и для ответа на эту критику со стороны авторов. Я был уверен, что Ричард, заявивший о своей оппозиции по отношению к нам в газетном интервью, на этом не остановится.

Ждать нам пришлось недолго. Ричард и я встретились на симпозиуме в Питтсбурге 17 февраля 1979 года. Он напомнил мне о моей ранней статье, в которой я высказал предположение, что челюсти, найденные в Хадаре, принадлежат Homo, а Люси относится к другому виду. «Думаю, Дон тогда был прав», — сказал Лики на конференции.

Я объяснил, что в то время еще недостаточно изучил остатки, но после более основательного их исследования изменил свою точку зрения.

Ричард повторил, что мне следовало бы держаться первоначальной позиции. Люси слишком отличается по размерам и по строению челюстей, чтобы ее можно было отнести к тому же виду, что и другие находки. Ясно, что в Хадаре существовали два различных типа гоминид.

Было забавно, что мне приходилось опровергать то, что я совсем недавно так яростно отстаивал в спорах с Тимом. Но я был рад, что мы обсуждали с ним эти темы. Теперь, находясь на симпозиуме, я чувствовал себя вполне уверенно и объяснял, что мне пришлось изменить точку зрения под давлением очевидных доказательств, в частности благодаря находке «первого семейства» с участка 333. Когда я писал свою первую статью, эти ископаемые остатки еще не были найдены. Но теперь, обладая обширной коллекцией окаменелостей, я мог отчетливо видеть, что размах вариаций позволял найти в пределах вида место и для Люси.

Я сказал Лики, что ископаемые остатки были одного типа, и предложил ему проанализировать их совместно, признак за признаком. Он отклонил это предложение и опять сослался на новые находки членов его экспедиции в Кении. Внезапно мне пришла в голову мысль, что у Лики, быть может, все-таки есть какая-то «сверхнаходка», которую он приберег специально для этого случая, как предположил Тим. Но, когда Лики сказал: «Материал у меня очень незначительный», я понял, что моя первоначальная догадка о зубах из Куби-Алги оказалась верной. Всего было восемь зубов, и они мало что доказывали. Однако Лики, судя по всему, готовился обосновать свой вывод именно на них, так как он продолжал: «Но этот материал все же позволяет оспаривать точку зрения Дона и дает мне право изложить собственное мнение».

Конечно, Лики имел на это право. Но было бы гораздо лучше, если бы мы могли решить спор, обратившись к анализу самих находок. Когда ваш оппонент говорит вам, что у него есть материалы, опровергающие вашу концепцию, и в то же время заявляет, что сейчас не время обсуждать их, это может вызвать только досаду.

С первым официальным выступлением против нашей статьи мы ознакомились 7 марта 1980 года. Журнал Science прислал нам критический опус, подписанный Ричардом Лики и Аланом Уокером, который был соавтором Лики по статье в Scientific American (теперь он анатом в Университете Джонса Гопкинса). Была прислана также статья, подписанная Мэри Лики и двумя анатомами из больницы св. Фомы в Лондоне — Майклом Деем и Тоддом Олсоном. Я надеялся, что, быть может, теперь появятся аргументы, основанные на анализе ископаемых находок. Но мне снова пришлось разочароваться.

Если основываться на строении зубов и челюстей, то ископаемые популяции из Хадара и Летоли следует отнести к одному виду. Здесь изображены нижняя челюсть AL-400 (слева), которую нашел афарский мальчуган, и челюсть LH-4 (справа), лучшая в коллекции Летоли. Обе они, по существу, идентичны.

Ричард Лики и Алан Уокер возражали нам по двум пунктам. Во-первых, они обращались к важному, но запутанному вопросу о том, как происходит эволюция — кладогенетически (путем расщепления популяций и последующей эволюции их частей в различных направлениях) или анагенетически (путем постепенной эволюции одного типа в другой в пределах одной линии). Бесспорно, это была важная проблема, и я бы с удовольствием обсудил ее с Лики, если бы представился случай. В частности, мне хотелось бы узнать, почему в одном месте он критикует нас за анагенетическую позицию, а в другом, отстаивая свои собственные взгляды на эволюцию человека, сам пользуется анагенетическими аргументами. Эту непоследовательность нам было трудно принять.

Второй пункт возражений был таким же неясным. Он был связан с интерпретацией костных остатков небольших ископаемых существ, найденных на озере Туркана, — с вопросом, относятся ли они к виду Homo erectus. В частности, одна из находок — череп 1813 — была уменьшенной копией известного черепа 1470. За исключением размеров, они почти ничем друг от друга не отличались. Поэтому большинство исследователей считали, что оба черепа принадлежат одному виду — Homo habilis. Ричард относил череп 1813 к виду Australopithecus africanus. доказывая его анатомическое отличие от Homo erectus. Но мы никогда не утверждали, что этот череп принадлежит Homo erectus. Вовлекать нас в споры по частным вопросам, приводя в качестве аргументов свои собственные находки, которых мы не упоминали, полностью уклоняться от обсуждения наших коллекций — разве не было это попыткой обойти главную проблему: является ли Australopithecus afarensis достоверным видом или нет?

Наше главное возражение против статьи Лики и Уокера состояло в том, что они, критикуя наши представления о филогении гоминид, не предлагали никакой альтернативы. Если бы статья содержала что-либо реальное, какое-то обсуждение наших находок, на которое мы могли бы обстоятельно ответить, такой обмен мнениями, я думаю, был бы полезен. Но то, что мы прочли, разочаровало нас.

Статья Мэри Лики принесла еще большее разочарование. До того Мэри утверждала в одном из интервью, что Хадар и Летоли неразумно объединять из-за их географической изоляции и разделения во времени почти на три четверти миллиона лет. Я имел ответ на это возражение: ведь Homo erectus существовал почти в неизменном виде еще дольше, и его находили в частях света, разделенных гораздо большим расстоянием, чем Летоли и Хадар. Кроме того, череп 1470, согласно первоначальной датировке Ричарда Лики, был на миллион лет старше, чем аналогичная находка из Олдувая. Если подобный временной разрыв не вызывал у Мэри возражений, то почему она так критиковала меня? И наконец, я мог привести в качестве контраргумента череп 1813, который Лики относил к грацильным австралопитекам. Географически он был гораздо больше удален от аналогичных южноафриканских находок, чем Хадар от Летоли. Если Ричард допускает разрыв в три тысячи миль, почему я не имею права на полторы тысячи?

Эти доводы были не из самых принципиальных — мишенью для них служила непоследовательность позиции самой Мэри Лики. Я предпочел бы говорить конкретно о находках, но это опять не удавалось. Я даже не имел возможности обсудить проблему хронологического и географического разрыва. По-видимому, Мэри решила не повторять эти аргументы в печати (хотя достаточно пользовалась ими в своих интервью), поскольку они просто не выдерживали критики. Вместо этого она пустилась в мелочные рассуждения о правилах номенклатуры, обвиняя нас в ошибках, которые мы якобы совершили, присваивая название новому виду.

Выбор видового названия всегда подчинен строжайшим правилам. Предлагая новое название, необходимо удостовериться, что оно отвечает ряду требований. Одно из них состоит в том, что нельзя вторгаться в пределы территории, ранее уже «занятой» открывателем аналогичной ископаемой находки. Если же такое вторжение имеет место, то автор нового названия должен быть уверен, что более ранняя находка, включаемая теперь в новый вид, войдет в него без всякой «натяжки» — будет лучше соответствовать новому названию, чем старому. Подобные исправления часто приходится вносить в классификацию в связи с появлением новых данных.

Зная, что классификация таит в себе много опасностей, мы с Тимом были в этом деле чрезвычайно осторожны. Мы рассмотрели всех существующих африканских гоминид, обратив внимание на смысл названий, которые им давались в прошлом: Australopithecus, Praeanthropus, Paranthropus, Pithecanthropus, Meganthropus, Plesianthropus и Homo. Мы сообщили обо всем Эрнсту Майру, попросив его оценить новое видовое название afarensis. В нашей статье мы даже представили девять различных способов наименования тех видов, которые мы стремились объединить вместе на родословном древе, а также объяснили, почему единственное выбранное нами название кажется нам наиболее подходящим. Мэри Лики стала критиковать четыре варианта, которые мы и сами отвергли, считая, что их вообще не следовало обсуждать, так как они не соответствуют правилам номенклатуры.

Эти аргументы опять-таки не касались того, что такое Australopithecus afarensis или чем он не является. Доводам Мэри мы противопоставили высказывания Майра, Джорджа Гейлорда Симпсона, Филипа Тобайеса и всех других, кто одобрил нас.

Косвенный характер возражений, выдвигаемых обоими Лики, разочаровывал нас с Тимом, но мы утешали себя тем, что наши позиции по существенным вопросам, видимо, прочны, раз их не решаются критиковать прямо. В подобных делах важную роль играют научные журналы. Они не только распространяют новую информацию, постоянно публикуя материалы научных исследований, но и дают возможность ученым критиковать вышедшие статьи, если они покажутся плохо подготовленными, содержащими научные ошибки или вообще неверными. Журналы производят также предварительный отбор, поэтому лишь очень небольшое число явно некачественных статей может увидеть свет. В редакциях журналов сидят опытные люди, способные без труда отличить сенсацию от бреда. Публикуя статью сенсационного характера, они делают ее объектом критики, которую статья должна выдержать, если содержащиеся в ней оригинальные идеи действительно жизнеспособны.

Наше сообщение об Australopithecus afarensis попадало в разряд сенсаций —  был открыт и описан новый вид гоминид и предложена новая схема генеалогии человека. Тем самым наша статья создавала серьезные затруднения для наших оппонентов. Вот почему, я полагаю, оба Лики так отнеслись к ней: она бросала вызов их давним представлениям об уникальности рода Homo.

Так думал Луис Лики. Он безжалостно отсекал любую конкурирующую окаменелость от линии Homo. В результате оказались отброшены все австралопитеки, затем Homo erectus и даже неандертальский человек. Хотя в семье Лики каждый в конце концов пошел в науке своим путем, все придерживались единого «семейного» взгляда на происхождение человека. Подобно отцу, Ричард Лики предпочитал искать древнего Homo и отсекать всех конкурентов, в том числе остальных гоминид: раз они не Ноmo, значит, не могут быть и предками Homo.

Этот подход стал очевиден для меня еще в 1974 году, когда Ричард вместе с матерью во время визита в Хадар, едва взглянув на «челюсти Алемайеху», сразу же отнес их к роду Homo. В предшествующих главах я подробно объяснил, почему в то время такой вывод казался вполне логичным. Это было связано и с состоянием наших знаний об ископаемых гоминидах, и с сенсационными суждениями о древности ранних представителей Homo, основанными на датировке черепа 1470, возраст которого, по утверждению Ричарда, составлял почти три миллиона лет. На месте Ричарда, будь я обладателем столь древней и уникальной находки, я наверняка тоже решил бы, что линия человека уходит в глубокую древность и что стадию предчеловека и проточеловека следует искать в еще более отдаленном прошлом. Не зная достоверных остатков австралопите-ковых, которые могли бы сравниться по древности с черепом 1470, я тоже был бы вынужден исключить этих гоминид из числа наших предков.

Ричард Лики стал всемирно известен благодаря находке черепа 1470. Это открытие укрепило его идеи об эволюции человека. Когда большую древность «1470-го» начали подвергать сомнению, Ричарду трудно было примириться с этим. Вместо того чтобы под напором все новых фактов, указывающих на неверность датировки, пересмотреть свои идеи, Лики стал упорно цепляться за прежнюю цифру в три миллиона лет. Хотя в конце концов ему пришлось от нее отказаться, он все-таки оставил за собой право на древнего Homo, не выступив с публичным признанием новых данных. Если ему удастся найти более древние ископаемые остатки того же типа, что и «1470-й», или каким-то образом реабилитировать прежнюю датировку последнего, его взгляды на эволюцию человека смогут сохраниться в неизменном виде.

С появлением Australopithecus afarensis эта возможность отпадала. Ведь если признать совершенно непохожее на человека, обезьяноподобное создание возрастом в три миллиона лет предком Homo, то что же делать с самим древним Homo, появляющимся, по мнению Лики, на уровне 2,9 млн. лет? Для него, явного человека, в этом узком интервале просто не хватило бы места.

Временные рамки могли быть раздвинуты только в том случае, если бы удалось как-то отнести ископаемых существ из Летоли и Хадара к роду Homo. Сделайте это, и древний Homo объявится вновь около 3,0 или 3,7 млн. лет. Я думаю, именно поэтому Ричард и Мэри Лики так ухватились за те особенности костей из Летоли и Хадара, которые, по их мнению, были признаками Homo, и игнорировали более примитивные черты. Я поступал так же, как и они. Но я имел возможность тщательно изучить всю коллекцию и не был связан какими-либо сверхценными идеями, поэтому мог легко изменить свое мнение. Да у меня и не было выбора: мне пришлось это сделать.

Продолжим ход рассуждений Лики. Если отнести к роду Homo более крупных особей из Летоли и Хадара, от которых лучше всего сохранились зубы и челюсти, то Люси надо было отделить от них — она настолько отличалась от человека, что никто не решился бы назвать ее Homo. На этом основании Ричард и Мэри заявили, что в Хадаре существуют два типа гоминид: человекоподобные особи и Люси.

Напомню, что вначале я тоже придерживался такого мнения, но потом отказался от него. Я глубоко сожалею, что оба Лики до сих пор впрямую не занялись теми проблемами, которые представляют наибольший интерес в палеоантропологии 80-х годов. Может быть, они еще это сделают. Во всяком случае, я не теряю надежды.

Летом 1979 года произошло неожиданное событие. Анализируя хадарские находки, мы с Тимом всегда исходили из того, что их возраст — три миллиона лет: такова была древность базальта из Хадара по данным Джеймса Аронсона. В августе Аронсон сообщил нам, что эта цифра изменилась.

Хочу напомнить, что Аронсон с самого начала считал древность в три миллиона лет минимальной. Однако он воздерживался от более определенных утверждений. Он хотел   дождаться   окончательных данных Бэзила Кука об ископаемых свиньях Хадара, прежде чем решать, относится ли базальт к периоду обратной полярности Маммот или к более древнему периоду Гилберт. В конце 1978 года Кук обнародовал свои данные. Его анализ показал, что возраст в 3,0 млн. лет слишком мал для базальта. Это послужило для Аронсона своеобразным стимулом. Использовав исключительно чистые образцы базальта, собранные Бобом Уолтером в 1976-1977 годах, он поставил серию из 16 опытов и получил удивительный результат — цифру в 3,75 млн. лет с возможной ошибкой ±100 тысяч лет.

Резкие сдвиги датировок обычно вызывают шоковый эффект. Однако на этот раз изменение возраста многое упростило. Хадарские находки, в морфологическом отношении близкие к находкам из Летоли, неожиданно оказались почти столь же древними. Что за фантастическое, ослепительно прекрасное сочетание! Хадарским челюстям, которые находились под базальтом, было около четырех миллионов лет! Люси и «первое семейство» — остатки, найденные выше базальтового слоя, — теперь датировались в 3,0-3,5 млн. лет.

Это было чудесно. Но все имеет оборотную сторону. Теперь возникла другая проблема: разрыв в построенном нами родословном древе еще больше увеличился. На протяжении почти миллиона лет — между тремя и двумя миллионами — не известно никаких достоверных находок Homo. Что же происходило в это время?

Если наша схема верна, то любые находки, относящиеся к этому длительному периоду, окажутся промежуточными этапами на пути от афарских австралопитеков либо к Homo, либо к поздним австралопитекам. Но если появится нечто совершенно иное, нам придется снова браться за карандаш и чертежную доску.

Я не думаю, что это может произойти. Слишком хорошим оказалось соответствие. Теперь у всех находок из Летоли и Хадара был именно такой возраст, какого и следовало ожидать, судя по их примитивным особенностям. Нас это вдвойне удовлетворяло. Прежде всего подчеркивалось сходство двух коллекций, автоматически устранялись соображения вроде того, что материалы из Летоли и Хадара не могут быть идентичными из-за разницы в возрасте.

Кроме того, теперь появлялось время, необходимое для эволюционирования различных популяций исходного вида в разных направлениях, определяемых экологическими факторами. Так, одна линия сможет развиться от Australopithecus afarensis, почти обезьяны, до Homo habilis, несомненного человека. У представителей другой линии тоже будет больше времени, чтобы осуществить неизбежный процесс увеличения коренных зубов при переходе к грацильным, а затем к массивным формам. Пожалуй, теперь здесь найдется место и для древнего Homo, если Ричард Лики снова захочет отодвинуть его назад в прошлое, за пределы двух миллионов лет. Я согласен признать Homo на том временном уровне, где будут найдены доказательства его существования, но — свете современных данных — только как потомка афарских австралопитеков.

В конце концов все проблемы решаются сами собой, нужно лишь уметь выждать и продолжать добросовестно трудиться. 1978 и 1979 годы были для меня и Тима довольно сумбурными. Лишенные радости открытия, которая делала предыдущие полевые сезоны такими волнующими и запоминающимися, они были наполнены однообразной лабораторной работой, бесконечными разговорами, размышлениями, улаживанием отношений и треволнениями. Мы, двое неоперившихся юнцов, замахнулись на всю палеоантропологическую систему. По какому праву мы взяли на себя смелость решать столь грандиозные задачи?

Как бы то ни было, мы с ними справились и в целом были довольны результатами. Однако оставалась одна проблема, которой мы еще не касались, самая загадочная: каким образом все это началось? Что заставило наших антропоидных предков встать на задние конечности и дало некоторым из них возможность превратиться в человека?

Эта проблема составляет основу всей истории эволюции гоминид. Разыскав ряд окаменелостей и проведя их тщательный анализ, мы внесли свою лепту в решение вопросов о том, где и когда возникло прямохождение. В будущем, располагая более древними и многочисленными находками, мы, вероятно, сумеем полнее ответить на вопрос «когда», а может быть, коснемся и того, как это происходило, если нам удастся проследить начальные стадии изменений в костях таза, нижней конечности и стопы человекообразных обезьян в самый критический момент перехода от непрямоходящей формы к прямоходящей.

Но вопрос «почему» все-таки останется в стороне. Почему из всех млекопитающих, когда-либо бродивших по Земле, только одна группа выбрала в качестве способа локомоции прямохождение? Эта величайшая из загадок ставила нас в тупик. Одна палеоантропология была не в силах разрешить ее. Она нуждалась в помощи других наук, непосредственно не связанных с ископаемыми остатками, и таких специалистов в области локомоции, как Оуэн Лавджой. Прямохождение заключает в себе момент, который не так просто объяснить: это не лучший способ передвижения в мире, полном опасностей, и все-таки наши предки, чтобы стать людьми, выбрали именно его. Почему?

* Лимерик — юмористическое стихотворение, состоящее из пяти строк, в духе народной английской поэзии. — Прим. перев.