ЧЕСТНЫЙ ОТВЕТ АВТОРУ “ПОДЛОГО УДАРА”:

I. НАУКА ОБ ОКАМЕНЕЛОСТЯХ ОПРОВЕРГАЕТ ОКАМЕНЕВШУЮ ДОГМУ

В 2001 г. Международный Соломонов университет организовал в Киеве дебаты на тему "Реальна ли макроэволюция (прогрессивная эволюция)?". Мы представили там доклад «Эмпирические основы теории макроэволюции», где прокомментировали возражения против теории эволюции, часто высказываемые приверженцами так называемого научного креационизма. Текст доклада также вывешен в Интернете (Дзеверин и др., 2002).

Наши аргументы вызвали возмущенные отклики креационистов, отстаивавших свое “правое дело”, кто – тенденциозно подобранными фактами, кто – домыслами, кто – просто бранью. Возможно, наши ответы несколько запоздали, но очень уж не хотелось (да и недосуг было) ввязываться в тоскливую интернетскую полемику и растолковывать оппонентам элементарные вещи, очевидные любому, кто дал себе труд разобраться в полученных биологами и геологами результатах. Но пришлось, так как отдельные выпады креационистов оформились в хорошо организованную и, вероятно, неплохо финансируемую кампанию по дискредитации эволюционизма (не только в биологии) и подменой его средневековыми взглядами, закамуфлированными под “истинную науку” (Дзеверин и др., 2001). Да и настрой части общества таков, что не исключена возможность того, что научную истину пожелают “установить” директивным решением с последующим «всенародным одобрямсом», то есть в лучших традициях сессии ВАСХНИЛ 1948 года.

На этой сессии была разгромлена отечественная генетика. Кроме этого, наиболее известного результата, в ее итоге и преподавание теории эволюции в учебных заведениях было сведено к изложению так называемой «передовой мичуринской науки», которая никакого отношения к науке не имела. Хотя в 60-е годы ХХ века положение попытались исправить, но без большого успеха. Еще десятилетиями теорию эволюции преподавали в отрыве от наиболее передовых разделов науки: не как одну из фундаментальных основ современной биологии, а как своеобразное философское дополнение к ней. Зачастую она преподавалась скучно, формально и примитивно. В результате многие студенты усваивали ее в облике более понятного ламаркизма, т. к. дарвинизм и особенно построенная на анализе случайных процессов в популяциях (стохастическом детерминизме) синтетическая теория эволюции, достаточно сложны для восприятия. [Читателям, желающим “уловить разницу” рекомендуем внимательно прочесть хорошие учебники (напр. Яблоков и Юсуфов 1982 (или иное издание); Воронцов и Сухорукова, 1991; Тыщенко, 1992) и, затем, как дополнение к ним, превосходную книгу К. Ю. Еськова (2004)]. Методические разработки по преподаванию эволюционной теории тоже, к сожалению, были весьма несовершенны. Сложившиеся тенденции сохранились доныне, более того, усугубилась в условиях социального кризиса и всё более широкой деквалификации тех, кто имеет отношение к преподаванию и науке.

Поэтому теперь всё чаще раздаются голоса, в основном, школьных учителей, которые эволюционной теории сами не понимают, что «эволюция не нужна», что нужно преподавать «научный креационизм» и т. п. Другие участники процесса – многие журналисты, для которых сенсационные репортажи об экстрасенсах, астрологах, гадалках, вампирах, инопланетянах уже несколько утратили остроту, а будоражить аудиторию в борьбе за тиражи и рейтинги чем-то надо. А тут благодатная тема подвернулась – давайте эволюцию ниспровергать! Образование для этого, как показывает опыт, не требуется, а читателю-поди, нравится.

Ну и соответствующая кампания, видимо, создала у отдельных биологов и геологов (в большинстве – из тех, кто непосредственно проблемами эволюции не занимается) мнение о коньюктурной выгоде антиэволюционизма. Отсюда и появление зарубежных и доморощенных геростратов, подменяющих в школьных учебниках понятие эволюционной теории «эволюционной гипотезой», и любующихся полученным результатом и собой на телеэкранах и страницах бульварной печати под аплодисменты фидеистов, а также некоторых журналистов и отдельных школьных учителей.

Представителям науки креационисты отводят роль пассивного сопротивления, требуя от них научно обоснованных возражений, что делает необходимым использование специальной терминологии и научной стилистики, для большинства читателей непонятной, и выкладок, скучных для неспециалистов. Сами креационисты, работая на публику, себя такими сложностями не перегружают, маскируя подлоги и передергивания популистскими приемами и дозированным вворачиваем научных словечек.

Здесь мы прокомментируем разбор наших аргументов, вывешенный в Интернете геологом А. В. Лаломовом (2004). В статье, озаглавленной «Подлый удар в спину эволюционизма со стороны окаменелостей», автор претендует на серьезное ниспровержение наших взглядов и эволюционизма в целом. Настаивая, что данные геологии и палеонтологии не подтверждают реальности эволюции, он иллюстрирует эту мысль экспонатами Московского Палеонтологического музея. Рассказ о них он чередует с критикой наших взглядов и эволюционизма вообще, личными выпадами в наш адрес и намеками на, видимо, известные ему подспудные мотивы наших действий. Ряд его замечаний опровергается простым сопоставлением с текстом нашей статьи, другие – нуждаются в обстоятельном разборе.

В этой статье мы проанализируем аргументы А. В. Лаломова, касающиеся непосредственно вопросов геологии и палеонтологии. Экологическим концепциям А. В. Лаломова будет посвящена отдельная статья. Ниже красным цветом выделены цитаты и расхожие штампы из анализируемого труда нашего оппонента (Лаломов, 2004), зеленым – из других публикаций креационистов, синим – из труда С. В. Мейена (1989), а сиреневым – цитаты из наших статей.

1. КАК ОТЛИЧИТЬ “ГРАМОТНЫЙ” КРЕАЦИОНИЗМ ОТ “НЕГРАМОТНОГО”?

А. В. Лаломов начал с того, что, возможно, мы «просто незнакомы с оригинальными научными трудами ученых – сторонников Сотворения; по крайней мере, в списке литературы не фигурировали ни издаваемый на русском альманах «Сотворение», ни англоязычные журналы Creation Research Society Quarterly и Creation Ex Nihilo Technical Journal. В этом случае хотелось бы порекомендовать им для начала хотя бы познакомиться с критикуемыми положениями в оригинале, а не в популярных (и не всегда научно грамотных) переложениях.»

Мы читали разные опусы креационистов-моррисиан (себя они называют сторонниками “молодой Земли”) – от претендующих на научность до чисто публицистических, хотя, действительно, нам не встретились среди них ни “научно грамотные”, ни научно честные. Всех их мы не цитируем, ибо нашей целью был не обзор креационистской периодики, а ответ на часто задаваемые вопросы о креационизме и эволюции. Креационистские сочинения, претендующие на научность, принципиально не отличаются от популярных, равно как и англоязычные от русскоязычных, поэтому мы критиковали их единым комплексом, особое внимание уделяя наиболее растиражированным.

Уместен вопрос: считает ли А. В. Лаломов, гордо именующий себя геологом и седиментологом, цитируемые нами труды видных моррисиан (Хэм и др., 1993; Lubenow, 1994; Моррис, 1995; Бауден, 1996; Юнкер и Шерер, 1997; Bowden, 1998; Головин, 1999а, 1999б; Шестоднев..., 2000; Хэм и др., 2000; Тэйлор, 2000; Сарфати, 2001; Вертьянов, 2005) “научно грамотными”, не вполне “грамотными” или же, как говорят в народе, “ни разу не грамотными”? И, если он не во всем с ними согласен, то пусть скажет в чем именно их “научно неграмотный” креационизм отличается от креационизма “грамотного”? Мы не раз задавали подобный вопрос единомышленникам А. В. Лаломова, но не получали вразумительного ответа.

2. ЭВОЛЮИРУЮЩИЕ ОРГАНИЗМЫ

2.1 Пренебрегаем ли мы палеонтологическими данными?

Затем следует грубая неточность: «Свое доказательство реальности эволюционного процесса они построили на основе изучения современного биологического мира. Это не более научно, чем доказывать, что собачья будка сама по себе превратилась в сарай, а затем в жилой дом, при этом безо всякого участия строителей, да к тому же оставшись при этом и будкой, и сараем. То есть, несомненный факт разнообразия сегодняшнего биологического мира и установление в нем дальнего и ближнего сходства выдается за доказательство происхождения одних организмов (существующих сегодня) от других (существующих, как это ни странно, также сегодня). [Здесь явное искажение позиции эволюционистов: речь не о том, что, скажем, люди происходят от современных шимпанзе, а о том, что шимпанзе гораздо более, чем мы, сходны с их и нашими общими предками! — П.П., И.Д., И.Д.] Не хотелось бы огорчать оппонентов, но все их построения в защиту теории эволюции, основанные на сегодняшнем срезе биологического мира, всего лишь спекулятивные построения на тему: как бы мог возникнуть человек (мышь, вошь и т.п.), если бы он мог возникнуть сам по себе. Главный вопрос состоит в том – возник ли он так на самом деле? И тут биология, основанная на изучении современного мира, бессильна – не ее это область».

Упрек не по адресу: данные палеонтологии нами использованы очень широко, ничуть не меньше, если не больше, чем данные неонтологических разделов биологии. В наших статьях (Пучков, 2001; Дзеверин, 2001; Дзеверин и др., 2002) всё это детально обсуждается, приведены все необходимые ссылки. Странно, что наш внимательный и строгий критик ничего этого не заметил. А скорее — не странно: не нам пишет А. В. Лаломов, а тем, кто уже полностью или частично обращен в моррисианство пламенными опусами С. Головина (1999а, 1999б), Дж. Сарфати (2001) или самого Г. Морриса (1995).

2.2 О бактериях и гаттерии

Сплошь и рядом А. В. Лаломов “опровергает” эволюционизм не аргументированной критикой, а чисто ораторскими приемами. Так, мы упомянули известный креационистский довод: «за год сменяется около 100000 поколений бактерий, что соответствует числу поколений, за которое в эволюции млекопитающих произошли значительные макроэволюционные трансформации, но ничего похожего на макроэволюцию мы у бактерий не наблюдаем» и обосновали, почему данное явление не противоречит дарвинизму (Дзеверин и др., 2002). А. В. Лаломов ответил комментарием: «Казалось бы, чем не прямой научный наблюдаемый факт отсутствия эволюции? Но разве смутишь наших сторонников строго научного подхода такими мелочами? И этому факту находится объяснение в рамках эволюционной доктрины. Вопрос только в том – насколько оно продиктовано эмпирическими данными, и насколько – желанием примирить факт отсутствия эволюционных изменений у бактерий с концепцией в целом?»

Но в том-то и дело, что примирять ничего не надо! Никто из ведущих дарвинистов никогда не считал, что скорость эволюции пропорциональна скорости смены поколений. Напротив, согласно дарвинизму макроэволюция бактерий должна происходить несопоставимо медленнее оной высших эукариот. Это неизбежно, учитывая перечисленные в нашей статье особенности бактерий, тормозящие их эволюцию. Факты вполне согласуются с этой теорией. Это, вероятно, очень печально для противников дарвинизма, но тут ничего не поделаешь: то, что бактерии не изменяются на глазах у экспериментаторов, действительно не противоречат теории эволюции. И если кому-то хочется опровергнуть существующую теорию, то и опровергать надо ее такую, какая она есть, а не свои искаженные представления о ней.

Что до отсутствия “эмпирических данных”, на основании которых сделано заключение о неизбежности медленной макроэволюции бактерий сравнительно с многоклеточными, то критик явно не вчитался в наш текст: иначе он, конечно же, поделился бы с нами и единоверцами “эмпирическими данными”, опровергающими такие общеизвестные факты, как гаплоидность генома бактерий, отсутстствие у них мейоза (что катастрофически снижает возможности комбинативной изменчивости!), резкое преобладание неизбирательной элиминации над избирательной, экосистемные ограничения их эволюционных возможностей. Если А. В. Лаломова “не смутишь <...> такими мелочами”, то нет смысла развивать тему дальше.

Здесь не место говорить и о причинах медленной эволюции так называемых живых ископаемых (гаттерия, мечехвост, наутилус и др.) ибо каждый случай требует отдельного рассмотрения. Из того, что одни группы эволюируют быстро, а другие — медленно, А. В. Лаломов заключил, что “«джентльменский набор» «изменения + стасигенез», делает эволюционную гипотезу принципиально неопровергаемой и, тем самым, ставит ее вне поля науки”.

Но что тут “неопровергаемого”? Исследователи стремятся выяснить, в какой экологической обстановке эволюция ускоряется, а в какой – замедляется. Их гипотезы вполне научны и могут быть проверены, подтверждены или опровергнуты сопоставлением данных экологии, биогеографии, палеонтологии и других наук. Особо подчеркнем, что речь здесь идет о замедлении эволюции, а не о полной ее остановке, как внушают читателям креационисты: современные папоротники, гаттерия, мечехвосты, наутилусы, крокодилы и кистеперые рыбы отличаются от первых представителей своих семейств, отрядов, подклассов и классов вовсе “не очень мало”, как заявляет А. В. Лаломов, а очень даже существенно, хотя и много меньше, чем, например, осьминоги от первых головоногих или окунь от первых лучеперых рыб (см. напр. Давиташвили, 1949; Никольский, 1954; Мейен, 1987; Михайлова и др., 1989; Кэрролл, 1992, 1993а). Еще великий Ж. Кювье, научный креационист без кавычек, доказал глубокие отличия между юрскими и современными крокодилами: не странно ли, что почти через 200 лет современный “научный” креационист А. В. Лаломов ухитрился не знать о «таких мелочах»?!

По мере прогресса палеонтологии то и дело выходит, что таксоны, казавшиеся поначалу почти или вполне неизменными с момента появления в геологической летописи, оказываются и появившимися не “внезапно” и существенно изменившимися с момента появления. В частности, выяснилась ошибочность всех указаний на присутствие остатков цветковых растений в домеловых отложениях (Мейен, 1987; Михайлова и др, 1989), а также то, что все меловые цветковые относятся не к современным, а к вымершим семействам и даже порядкам, а также, что и третичные цветковые принадлежали в значительной мере к вымершим родам или семействам (Мейен, 1987). Разумеется, А. В. Лаломов и этого “не заметил”.

Поэтому оставим на его совести афоризм «отсутствие эволюции - это тоже эволюция» и пожелаем ему дальнейших успехов в славном деле “драконизации пространства”. Только пусть “драконизирует” его сам, не привлекая Н. Н. Воронцова (там же), нисколько не виновного в том, что стабилизирующий отбор действительно не есть отсутствие отбора, а лишь одна из его форм, сохраняющая в относительно постоянной среде наиболее подходящую для этих условий видовую норму.

2.3 Биогенетический закон

Нас удостоили похвалы: “К чести ДПД в числе аргументов в пользу теории эволюции они уже не приводят биогенетический закон Геккеля. Видимо, и от сторонников Сотворения все-таки есть польза эволюционной науке. По крайней мере, после разоблачения этой фальсификации в креационных изданиях, в своем докладе ДПД не упоминают о том, что эмбриональное развитие организма повторяет эволюционное”.

Вынуждены разочаровать нашего критика. Задолго до того, как “сторонники Сотворения” затеяли “в креационных изданиях” свои громкие, но малокомпетентные “разоблачения”, ошибки и неточности Э. Геккеля были должным образом исправлены эволюционистами (см. напр., Северцов, 1939; Шмальгаузен, 1969; Рэфф и Коффмен, 1986). Даже если “биогенетический закон” окажется совершенно несостоятелен (а ситуация с пределами его применимости вовсе не так однозначна, как представляется А. В. Лаломову!), останется непоколеблен закон зародышевого сходства (закон Бэра), тоже являющийся косвенным доказательством эволюции.

2.4 Переходные формы

Скрупулезно описывая экспозицию Палеонтологического музея, А. В. Лаломов не упускает ни одного случая показать неубедительность эволюционных реконструкций, отсутствие переходных форм и т. п. Зачастую он прав: науке действительно неизвестны предки трилобитов, переходные стадии между чешуей рептилий и перьями птиц и т. п. Заметим, однако, что если отсутствие в докембрийских отложениях предков трилобитов представляет серьезную проблему для эволюционизма, то отсутствие в этих слоях уже сформированных трилобитов (и остальных организмов, характерных для палео-, мезо- и кайнозоя) остается необъясненным с позиций креационизма.

В других случаях позиция А. В. Лаломова неубедительна, поскольку предковые формы многих групп в палеонтологической летописи обнаружены. Так, на его замечание: «Трудно сказать – на чем базируется безоговорочная уверенность ДПД в том, что “переходные формы между пресмыкающимися и млекопитающими в то время реально существовали”» отвечаем, что она «базируется» на многочисленных работах палеонтологов, в которых эти формы детально описаны по сохранившимся остаткам костей и зубов. «Трудно сказать», почему эти работы неизвестны нашему оппоненту. Ссылки на обзоры (напр. Татаринов, 1976; Кэрролл, 1993а), где эти находки подробно описаны либо даны ссылки на описания, приведены в списке литературы к нашей статье, а многие другие исследования также вполне доступны, общеизвестны и легко могут быть найдены. А. В. Лаломов без труда может разыскать их и опровергнуть, если обладает необходимыми для этого фактами и квалификацией.

Выступая против «реальности процесса превращения кистеперых рыб в рептилий» [опечатка: нужно «амфибий» — П.П., И.Д., И.Д.] наш критик, претендующий на компетенцию в палеонтологии, отсылает читателей искать «все конкретные палеонтологические данные «за» и «против» такого перехода» в компилятивной креационистской «работе Юнкера и Шерера [1997]», а не в подлинно научных источниках. Еще бы: вдруг читатель действительно захочет разобраться в проблеме и, преодолев премудрости сравнительной анатомии и палеонтологии, убедится, что морфологически по многим важным особенностям все кистеперые в разной степени “уже не вполне рыбы”, по сравнению с такими “однозначными рыбами”, как, скажем, карп или окунь, а древнейшие амфибии девона и, частью, карбона — “еще не вполне земноводные”, если сравнить их с «однозначными амфибиями» типа жаб, лягушек, тритонов (см. напр. Кашкаров i Станчiнський, 1938; Никольский, 1954; Смит, 1962; Земноводные..., 1969; Рыбы..., 1971; Кэрролл, 1992; Еськов, 2004). Иными словами, межклассовая граница земноводных и рыб в позднем девоне была условной (см. также Приложение I).

В отношении хрестоматийных примеров переходных форм типа археоптерикса и утконоса критик даже не пытается опровергнуть наши доводы, а повторяет дежурный аргумент креационистов -- никакие они не переходные, а «мозаичные» формы: «Археоптерикс же представляет собой так называемую мозаичную форму подобно современному утконосу, у которого сочетаются черты птиц (утконос высиживает яйца, а также имеет клюв наподобие утиного и перепончатые лапы) и млекопитающих (он вскармливает детенышей молоком, имеет шерсть и плоский, как у бобра, хвост)». Однако существование форм, «мозаичных» в таком понимании нисколько не противоречит теории эволюции, зато явно нуждается в объяснении с позиций креационизма.

По теории эволюции разные признаки должны эволюировать с разной скоростью, ибо не все они жестко скоррелированы (принцип гетеробатмии, или мозаичной эволюции). Поэтому у переходной формы должны одновременно присутствовать практически неизмененные предковые признаки (многие скелетные особенности археоптерикса, “воронья” кость, клоака, откладывание яиц у утконоса), “готовые” признаки новой группы (перья археоптерикса, шерсть и нижняя челюсть исключительно из зубной кости у утконоса) и реально переходные состояния. У утконоса это молочные железы, не собранные в соски, а открывающиеся подобно потовым на поверхность тела, несовершенная теплокровность, “зверорептильная позиция” затылочных мыщелков и передних ног и т. д. (см. напр. Кашкаров i Станчiнський, 1938; Млекопитающие..., 1971; Кэрролл, 1993а). У археоптерикса это головной мозг, увеличеный сверх состояния, обычного для рептилий, но ниже состояния, свойственного птицам; передние конечности — истинные “крылолапы”, как в целом, так и по таким их частям, как кисть, локтевая и плечевая кости; таз, с сочетанием птичьих (открытость из-за отсутствия седалищного симфиза) и рептилийных (наличие симфиза лобкового) особенностей; частично, но не полностью сформированные тибиотарз и тарзометатарз (цевка) в задней конечности (Кашкаров i Станчiнський, 1938; Кэрролл, 1993а; Курочкин, 1991). У Tiktaalik’а (см. Приложение I) не только передняя конечность в целом, но и часть ее костей промежуточны между состояниями продвинутых кистеперых и древнейших амфибий (Shubin & al, 2006).

Переход от одного устойчивого состояния к другому должен быть, как показывают расчеты, основанные на данных генетики (некоторые ссылки приведены в нашей статье, критикуемой А. В. Лаломовым), весьма быстрым сравнительно с периодом более или менее стабильного состояния признака, хотя не исключены и ситуации, когда процесс замедляется. Поэтому неудивительно, что на любом этапе развития промежуточных по строению признаков у переходных форм окажется не так уж много; т. о., существование «мозаичных» форм вполне согласуется с дарвинизмом.

Но если, как утверждают креационисты, «основные типы» строения организмов созданы готовыми и неизменными, то какой смысл в том, чтобы у «мозаичных» форм одни признаки соответствовали одному «основному типу», другие – другому, а третьи представляли нечто среднее между разными «типами»? C эволюционных позиций появление таких форм неизбежно, а с креационных их не объяснить иначе, чем “так было угодно Творцу”. Но зачем угодно? Может, чтобы испытать верных в крепости веры? Тогда поздравляем: А. В. Лаломов это испытание выдержал!

Затем критик милостиво нас назидает: «Несмотря на открытие новых археоптериксов … эту известнейшую ископаемую птицу нельзя считать прямым предком всех позднейших птиц. Археоптериксы … представляют боковую и тупиковую (исчезнувшую в мезозое) ветвь в эволюции птиц. Вопрос о непосредственных предках птиц остается открытым, но едва ли ими были динозавры, на чем настаивают некоторые ученые [Энциклопедия «Современное естествознание», 1999, т.2, с.75]. Таким образом, эта форма также не по праву носит звание «переходной», и можно только посоветовать ДПД не отставать от уровня современной науки».

Cпасибо за совет. И мы советуем оппоненту разобраться, что в «современной науке» термин “переходная форма” используется в двух смыслах: генеалогическом (филогенетическом) и морфологическом; лишь первый смысл предполагает родство по прямой линии, а второй — разные степени косвенного родства; если генеалогически переходная ступень является таковой и морфологически, то обратное — далеко не всегда верно.

Примером генеалогического перехода между южным слоном и мамонтом является трогонтериев слон: все три – виды одной эволюционной линии, связанные прямым родством (напр. Proboscidea..., 1996). Чисто морфологические переходы, отражающие непрямое родство, суть, например, современные двудышащие и кистеперые рыбы относительно лучеперых рыб и современных амфибий. Значение ископаемых морфологически переходных форм в том, что они, даже если “истинная”, т. е. генеалогическая, переходная форма, не найдена или неидентифицируема на недостаточном имеющемся материале, доказывают саму возможность переходного состояния, сочетания в одном организме таких особенностей, которые теперь не сочетаются. Посему в морфологическом смысле археоптерикс — бесспорная переходная форма между классом птиц и классом рептилий. Генеалогически он, скорей всего, прямым предком нынешних птиц не является (напр. Кашкаров i Станчiнський, 1938; Курочкин, 1991; Кэрролл, 1993а; Elsanowski (Elzanowski) & Wellnhofer, 1994). Но мы и не утверждали, что он является таковым, а лишь отметили, что “для дискуссии эволюционизма и креационизма не имеет значения, происходят ли птицы от археоптерикса или от протоависа: оба по набору признаков суть птицегады, переходные звенья” (Пучков, 2001: 26).

Действительно, чем поможет креационизму то, что современные птицы окажутся потомками не археоптерикса, а протоависа или иного существа с не меньшим, чем у археоптерикса или протоависа, смешением птичьих и рептилийных черт? Легче ли станет креационистам, если предки птиц окажутся ответвлением не ранних динозавров, а текодонтов или иных рептилий? Существенно, что у разных текодонтов, динозавров и мезозойских птиц в разной степени смешаны черты, встречающиеся теперь у птиц и рептилий только порознь, и наблюдаются неизвестные ныне переходные состояния по разным признакам (напр. Кашкаров i Станчiнський, 1938; Курочкин, 1991; Кэрролл, 1993а; Elsanowski & Wellnhofer, 1994); иными словами, в мезозое отсутствовала резкая межклассовая граница птиц и рептилий, имеющаяся теперь. Точно также в конце девона не было резкой границы рыб и амфибий, в карбоне -- амфибий и рептилий, в триасе -- рептилий и млекопитающих (напр. Кашкаров i Станчiнський, 1938; Шмальгаузен, 1962; Татаринов, 1976; Кэрролл, 1992, 1993а, 1993б; Еськов, 2004). Факты эти естественны с эволюционых позиций и необъяснимы с креационных, учитывая полную необоснованность (см. Пучков, 2001, 2003) учения наших оппонентов о Потопе, а значит -- и о кратком веке Земли.

Умерим и восторг критика по поводу того, что «лошадиная серия» (т. е. эволюционное древо лошадиных) “к осени 2003 года почему-то оказалась вообще убранной из экспозиции музея”. Если ее действительно убрали, то не потому, что эогиппуса-гиракотерия больше не считают лошадиным предком, а потому, что уточняют детали филогенетических связей в его потомстве. Такие уточнения периодически вносят вот уже больше ста лет, по мере накопления данных, но основные представления В. О. Ковалевского о том, что крупные, однокопытные, высокозубые, преимущественно злакоядные представители рода Equus s. l. (лошади, зебры, ослы, куланы) произошли через ряд промежуточных форм от небольших, многопалых, низкозубых и вовсе не лошадеподобных существ, находят все новые подтверждения; выясняются детали процесса, среди параллельных линий морфологически переходных форм устанавливают со все большей надежностью истинные филогенетические ряды (напр. MacFadden, 1988; Кэрролл, 1993б).

А. В. Лаломов признает существование некоторых переходных форм (например, морфологические ряды трилобитов и аммонитов из разных слоев), но все их различия мимоходом, как само собой разумеющееся, относит к внутривидовой изменчивости. Это – явная подгонка фактов под теорию. Получается, если между двумя, допустим, семействами нет переходных форм – это аргумент в поддержку креационизма. А если такие формы обнаружены – значит, перед нами – не семейства, а внутривидовые группы, и всё равно креационизм остается неуязвим. Как там с принципиально неопровергаемыми теориями, которые, по словам нашего почтенного критика, находятся «вне поля науки»?

Даже как-то неловко читать у А. В. Лаломова сентенции типа: «трилобиты остаются трилобитами, собаки – собаками, а вьюрки — вьюрками. Вопрос состоит в том – могут ли такие изменения в своей предельной форме приводить к образованию новых родов, отрядов и классов?» Автор, претендующий на «научно грамотное» (см. выше, гл. 1) опровержение эволюционизма, должен всё-таки знать, что собака – это вид, вьюрки – семейство, но трилобиты – класс или подтип, объединяющий множество отрядов, семейств, родов и видов! Если так рассуждать, то и различия между, к примеру, человеком и миногой следует считать внутривидовыми: позвоночное остается позвоночным!

По сути, наш критик просто игнорирует результаты систематики, если они противоречат его антиэволюционным убеждениям. Систематика и аммонитов, и трилобитов, и многих других групп достаточно хорошо разработана и очень мало зависит от эволюционных представлений. Начало ей положили, кстати, палеонтологи-креационисты додарвиновского времени. Критерии того, что считать индивидуальной изменчивостью, а что – изменчивостью на уровне родов, семейств и отрядов, в этих группах давно отработаны, и, если А. В. Лаломов с ними не согласен, то он должен аргументированно их опровергнуть.

Предположим на минуту (исключительно дискуссии ради!), что специалисты неправы относительно высокого таксономического статуса трилобитов, что все различия их видов, родов, семейств и отрядов – это, на самом деле, индивидуальная изменчивость одного сверхполиморфного вида. Но тогда критику сначала нужно, как минимум, подтвердить свой взгляд на статус трилобитов независимыми данными, и только потом можно строить на нем какие-либо опровержения эволюционизма. Пока это не сделано, критику остается выдавать желаемое за действительное.

Что касается вышеупомянутого вопроса («могут ли такие изменения в своей предельной форме приводить к образованию новых родов, отрядов и классов?») то мы привели (Дзеверин и др., 2002) достаточно аргументов для положительного ответа. Главный из них в том, что нет принципиальных различий между признаками, относимыми к индивидуальной изменчивости, и таксономическими признаками. Это утверждение пока никем не опровергнуто.

И еще одно замечание. Любому мало-мальски подготовленному читателю очевидна разница между предназначенной для обычных посетителей музейной экспозицией, задача которой в данном случае — проиллюстрировать основные этапы геологической истории Земли и эволюции органического мира и материалом для работы ученых – фондовыми коллекциями, объем которых несоизмеримо больше, а многие образцы информативны только для профессионалов. Этого не может не знать «геолог и седиментолог» Лаломов, но объективное информирование читателей, видимо, не входит в его задачи.

3. АБСОЛЮТНЫЕ ДАТИРОВКИ И ИСТОРИЯ ЖИЗНИ

А. В. Лаломов отрицает достоверность абсолютных датировок ископаемых. Отчасти он прав: нередкие случаи несоответствия радиометрических датировок истинному возрасту различных объектов вынуждают сомневаться в достоверности других “радиодат”, истинный возраст которых трудно оценить другими методами. Нельзя не согласиться и с тем, что “радиоизотопное датирование весьма далеко от того уровня надежности и достоверности, который придают ему сторонники эволюции” [следовало бы вставить слово “некоторые” — П.П., И.Д., И.Д.], как и с “необходимостью продолжения исследований в этой области”. Не согласны мы лишь с полуправдами нашего критика, подающими искаженное представление неискушенным читателям.

По его мнению, мы “почерпнули свои знания об абсолютной геохронологии <...> только в популярных брошюрах по радиоизотопному датированию и антикреационных статьях”. Это не совсем так. Одному из нас, в силу своих научных интересов, пришлось вникнуть в проблемы датирования объектов по C¹⁴ и узнать о причинах многих ошибок, противоречий и неопределенностей, связанных с этим методом, не только из научной (далеко не популярной!) литературы, но и непосредственно от специалистов. Понимание же сути проблем с одним радиоизотопом, помогает лучше понять и проблемы с другими изотопами, о которых мы только читали. Вот почему нам очевидно, что А. В. Лаломов по этой проблеме во многом прав, но не менее очевидны и некоторые из его недоговорок и искажений.

Так, заявление, что совершенствованием методов абсолютной геохронологии и проверки их достоверности занимается группа “из 7 специалистов по геологии и физике <...> при Институте Креационных Исследований из Сан-Диего”, без упоминания того, что в десятках стран над этой тематикой работали и работают коллективы сотен лабораторий, не связанных с креационизмом, создает у неосведомленного читателя ложное впечатление, что все достижения в этой области — заслуга креационистов.

Далее, коль критик отвергает все результаты, указывающие на возраст образцов, слишком большой “для гипотезы «молодой Земли», породы которой образовались тысячи или десятки тысяч лет назад”, то откуда у него уверенность, что результаты в “тысячи или десятки тысяч лет” верны, если радиоизотопное датирование он сам же объявил “недостоверным”?

Правда раньше (Лаломов, 2001: 60-62) он назвал ряд “альтернативных методов датирования, <...> основанных на реальных физических процессах, поддающихся достоверному изучению и количественной оценке”, указавших на возраст “Вселенной, Земли и геологических объектов”, слишком молодой для эволюционизма. Но разброс цифр, полученых этими методами (10-20 тыс. л. н. по скорости эрозии на Чукотке и северо-востоке России [менее 250 тыс. л. н. по другим расчетам — Лаломов, 2001: 61]; десятки тысяч лет по скорости потери массы кометами; 750 тыс. л. н. по скорости выпадения лунной пыли, 60 млн. л. н. по накоплению солей в океане) однозначно указывает, что либо все эти методы недостоверны, либо достоверен только один, почему-то не названый автором. Опять-таки неясно, на каком основании он говорит даже о “десятках тысяч лет назад”, если подсчеты в рамках буквального толкования Библии дают от 5,7 до 7,5 тыс. л. н., а Г. Моррис (1995) позволил продлить этот срок только до 10 тыс. л. н.?

И уж совсем абсурдно порицать геологов-некреационистов за недоверие к стратиграфически несуразным абсолютным датам и проверку возможности искажения таких дат “более поздними наложенными процессами”: «Геологи знают настоящую цену достоверности данных абсолютного датирования и принимают его только в том случае, когда полученные результаты не противоречат заранее предполагаемому возрасту. В противном случае всегда находится устраивающее всех объяснение полученному несоответствию. Как писал известный советский геолог С.В.Мейен: “Дело не столько в техническом несовершенстве абсолютных датировок, сколько в том, что они принимаются во внимание лишь в том случае, если они не вступают в противоречие с временными отношениями конкретных геологических тел…” (выделено А.Л.). Не удивительно поэтому, что “введение «абсолютных» датировок почти не сказалось на представлениях о последовательности фанерозойских событий на Земле” [Мейен, 1989, с.29-30]».

Похоже, наш критик-геолог внушает читателям, будто процессов, искажающих результаты абсолютного датирования не существует, что их лишь изобретают мысленно его коллеги, чтобы найти “устраивающее всех объяснение полученному несоответствию”. Уж не думает ли он, что не бывает, например, загрязнения костей и древесины “молодым” радиоуглеродом из перегноя, проникающим в подпочвы из почв с грунтовыми водами? – Увы, бывает, и часто: примерами полна специальная литература по четверичным млекопитающим, не имеющая прямого отношения к дилемме эволюция/сотворение. Ужель он не знает, что вулканическая деятельность порой искажает радиозотопные показатели геологических и даже живых объектов? Что существует миграция между пластами литосферы не только любых других (напр. Перельман, 1989), но и радиоактивных элементов, скорость которой варьирует в зависимости от элемента и геологических условий? Все это, и не только это, должно быть известно А. В. Лаломову. Коль моррисиане с восторгом цитируют тысяче- и миллионолетние даты для современных лав и двухтысячелетние для раковин современных моллюсков и костей только что убитых тюленей и т. д. (напр. Моррис, 1995; Тэйлор, 2000; Лаломов, 2001, 2004), дискредитируя сим возможность использования абсолютного датирования в пользу эволюционизма, то почему они обвиняют специалистов, не желающих признавать без проверки стратиграфией абсолютные даты “юрских пород Большого Кавказа” в 18 млн. л. н., 240-миллионолетний возраст для знаменитого черепа 1470 (Homo habilis), найденного Р. Лики и другие несуразные даты? Двойной стандарт налицо.

Общеизвестно, что методы абсолютного датирования совершенствуются, как и способы взятия и подготовки проб, очистки образцов от посторонних загрязнений и выявления оных. Разумеется, тут многое пока не решено, что-то, вероятно, вовсе неразрешимо, но правильно ли на этом основании отвергать достигнутое? Надеемся, что работающие над всем этим “специалисты по геологии и физике” (семеро “в Сан Диего” и тысячи в остальном мире!), когда нибудь вполне разберутся, каким методам, в каких условиях и с каким допуском можно, а каким — нельзя доверять. Тем более, что во многом — уже разобрались и явно не в пользу «молодой Земли».

Радиодатами, противоречащими “временным отношениям конкретных геологических тел, устанавливаемых с помощью принципа Стенона” и относительной геохронологии (Мейен, 1989: 29-30) “пренебрегают” не потому, что они противоречат эволюционизму, а потому, что стратиграфия (наука о геологических напластованиях и их пространственно-временных отношениях) — гораздо более давняя, проверенная и лучше разработанная область знаний, чем радиоизотопное датирование. Совершенно естественно, что ее методы, на данный момент, как правило более надежны. Все же абсолютные датировки согласуются с относительными достаточно часто, чтобы можно было говорить о статистически значимой тенденции и продолжать совершенствование методик и поиск причин несовпадения.

Но наш критик заявляет, будто и относительная геохронология, сама этапность развития био- и литосферы, результаты более чем трехсотлетних достижений стратиграфии, исторической геологии (науки о происхождении геологических напластований) и палеонтологии (науки о жизни геологического прошлого), суть не более, чем фикция! ... Ужели и впрямь “все врут календари”?!!

4. ОТНОСИТЕЛЬНАЯ ГЕОХРОНОЛОГИЯ ПО-ЛАЛОМОВСКИ

А. В. Лаломова возмутил наш тезис о том, какие факты действительно опровергли бы эволюционизм: «Решающим аргументом в пользу креационистской точки зрения, по мнению ДПД «было бы разве что доказательство синхронности формирования отложений, относимых геологами к разным эпохам, и того, что во все эти эпохи существовали одни и те же семейства живых организмов. То есть обнаружение, к примеру, динозавров, существовавших непрерывно с протерозоя до кайнозоя, кайнозойских трилобитов, силурийских мамонтов, рифейских археоптериксов и т. п.» [Слово “семейство” мы употребили потому, что моррисиане считают, будто у высших животных (для зоологов это хордовые, иглокожие, моллюски и членистоногие либо даже все трехслойные многоклеточные) “первозданные роды”-baramin’ы соответствуют “чаще всего семейству”.] Трудно сказать – чего больше в этом аргументе – воинствующего дилетантизма или стремления «обманывать малоподготовленную аудиторию»? «На основе изучения этих остатков устанавливается возраст содержащих их отложений». Это – из определения науки палеонтологии. Если ДПД этого не знают – есть законный повод обвинить их в дилетантизме, если знают – то в попытке ввести в заблуждение малоподготовленную аудиторию (Пусть сами выберут то, что им больше нравится!). <…> «То есть (крайне упрощая картину): мезозойские слои – это отложения, содержащие динозавров и археоптериксов, кайнозойские – мамонтов, а рифейские – это те, где нет ничего, кроме остатков одноклеточных организмов.<Абсолютное датирование, как мы видели, роли здесь не играет – если оно противоречит биостратиграфии, им не задумываясь, пренебрегают. С другой?стороны, найдут в рифее археоптерикса – объявят концепцию эволюции несостоятельной? Ни коим образом - поохают, поудивляются, признаются в ошибке и исправят на картах рифей на мезозой».

Не будем задерживаться на мелочах, напоминать о рифейских многоклеточных (хайнаньская биота и др.: напр. Еськов, 2004) или доказывать, что метод биостратиграфии (установления возраста пород по окаменелостям), хотя и палеонтологический, не есть часть “определения науки палеонтологии” (напр. Михайлова и др., 1989: 5), подобно тому, как часть дома балкон не есть признак любого дома. Важно, что этот пассаж, как и вся аргументация А. В. Лаломова, замешан на неправде, замаскированой полуправдами. Попытаемся разобраться в хитросплетении.

4.1 Палеонтологическое датирование земных слоев: следствие принятия учеными эволюционизма или его предпосылка?

Единичную находку “в рифее археоптерикса” действительно сочли бы ошибкой датировки или этикетировки: такое иногда случается. Но ведь речь у нас шла об общеизвестных и статистически достоверных различиях последовательных слоев по множеству видов ископаемых, установленых геологами-креационистами задолго до разработки теории Дарвина и методик абсолютного датирования, и подтвержденных затем многократно. В объяснении нуждаются не только исключения (причины их разные и разбираться надо с каждым случаем по отдельности), но прежде всего само правило этих различий!

Напомним (не А. В. Лаломову, а читателям-негеологам!), что до последней четверти XVIII в. научное большинство толковало ограниченный набор известных тогда фактов “строго по Библии”. Креационистами были основатель биостратиграфии В. Смит и его предтечи (К. Гофф, Г. Вернер, Дж. Хэттон и др.), не говоря уж о других основоположниках исторической геологии и стратиграфической шкалы (В. Букланд, А. Седжвик, Ж. Кювье, А. д’Орбиньи, Л. Агассиц и др.). Лишь по мере накопления фактов сначала единицам (напр. Б. Палисси, Л. да-Винчи, Н. Стенон, М. В. Ломоносов), а затем – большинству стало ясно, что закономерности напластования слоев и их лито- и палеонтологических характеристик необъяснимы библейской версией одного катаклизма. Ее заменили теорией многих гигантских (Г. Вернер, Ж. Кювье) катастроф с одним Творением, но потом новые факты заставили заменить и ее идеей глобальных катастроф и множественности творений (А. д’Орбиньи, А. Сэджвик, Д. Букланд, Л. Агассиц и др.) (см., напр., Завадский и Колчинский, 1977; Михайлова и др., 1989).

К рубежу XIX в. геохронологическую шкалу худо-бедно прояснили для Англии, а к началу 30-х XIX в. выяснили в первом приближении общую картину развития жизни от кембрия доныне для Европы в целом. Затем одни европейские подразделения обнаружили, другие — не обнаружили на иных континентах, но главные тенденции при переходе от ниже- к вышележащим слоям (т. е. появление все большего числа все более сложных форм и появление все большего числа форм, все более сходных с нынешними или идентичных им) оказались глобальными. Как следствие, уже к началу 40-х XIX в. сложилось принятое теперь деление на системы, а для некоторых систем и нынешнее ярусное деление. Выяснилась и пространственная изменчивость стратиграфических подразделений, оформившаяся в учение о фациях, о том, что в каждую эпоху, как и теперь, существовали разные местообитания с разными флорой, фауной и типами осадконакопления; тем не менее во всех типах местообитаний формы жизни сменяли друг друга по тому же приннципу: чем выше (моложе геологически) слои, тем более сходные с нынешними флоры и фауны. А ко второй половине XIX в. под давлением все новых фактов научное большинство признало, что лишь идея непрерывного эволюционного развития в сочетании с представлениями о неизбежной неполноте геологической летописи связно объясняет наблюдаемые гео- и палеонтологические феномены в их комплексе. Это и определило переход к эволюционизму. С тех пор оснований для пересмотра решения не появилось: новые факты вынуждали пересматривать конкретные филогенезы, но лишь подтверждали и уточняли ранее установленные закономерности смены форм жизни во времени (напр. Давиташвили, 1949; Михайлова и др., 1989; Гриценко, 2005).

Таким образом, не принятие эволюционизма геологами породило практику датирования слоев по характерным окаменелостям, но напротив: закономерные различия геологических слоев по множеству видов окаменелостей стали важнейшей предпосылкой принятия геологами и биологами теории эволюции. “Если” наш критик “этого не знает – есть законный повод обвинить его” даже не “в дилетантизме”, а в полной безграмотности, а “если знает – то” во лжи.

4.2 Стратиграфия и эволюционизм: мнение С. В. Мейена

Нам, однако, могут возразить, что, будучи дарвинистами, мы пристрастны и, будучи биологами, а не геологами, – не можем грамотно судить о стратиграфии и относительном датировании. Обратимся, поэтому, к книге С. В. Мейена “ВВЕДЕНИЕ В ТЕОРИЮ СТРАТИГРАФИИ”.

Выбор оправдан такими причинами: 1) в этой книге подробно охарактеризованы методология стратиграфии и ее отношения с эволюционизмом; 2) С. В. Мейен — палеоботаник и стратиграф высочайшего класса, его авторитет среди геологов и палеонтологов общепризнан; 3) он не менее известен как противник дарвиновского понимания причин и механизмов эволюции, в связи с чем несовпадения и, тем более, совпадения его, нашей и лаломовской (моррисианской) позиций обретают особый интерес; 4) свою книгу он охарактеризовал не как “вводный курс для начинающих стратиграфов”, а как очень серьезную, написанную “в расчете на лиц, уже имеющих опыт стратиграфических исследований” (Мейен, 1989: 23); 5) А. В. Лаломов в своем “ПОДЛОМ УДАРЕ”, не единожды цитирует эту книгу, определенно выставляя С. В. Мейена своим союзником.

Правомерно ли последнее? Нет, ибо С. В. Мейен решительно настаивает на реальности эволюции и независимости важнейших достижений стратиграфии от “эволюционной философии” и субъективного восприятия: “Последовательная и необратимая смена комплексов организмов была установлена эмпирически  на основе трех более общих и действительно универсальных принципов (Стенона, Гексли и хронологической взаимозаменяемости признаков <...>). Пресловутый закон необратимости эволюции является исторически (и логически) производным от тех законов, на которых основаны три принципа стратиграфии. <...> Смена господствующих биологических доктрин (от крайнего креационизма Орбиньи до современного ультраселекционизма сторонников “синтетической теории эволюции”) лишь косвенно сказалась на самих стратиграфических схемах”. В “эволюционном учении, следует ясно различать (1) твердо установленный факт эволюции организмов в геологическом прошлом, (2) гипотезы о кокретных путях эволюционного процесса и (3) еще более гипотетичные представления о факторах и механизмах эволюции. Для стратиграфии непреходящее значение имеет лишь первое, т. е. сама концепция трансформизма. Знание конкретных путей эволюции помогает стратиграфии. Однако смена представлений о конкретной филогении таксонов обычно лишь косвенно сказывается на стратиграфических сопоставлениях.” Так “на стратиграфии кайнозоя <...> почти не отразилась <...> смена представлений” о филогении лошадиных. “Еще меньше сказались на стратиграфии гипотезы о факторах и механизмах эволюции”(Мейен, 1989: 88-89 [жирный курсив наш — П.П., И.Д., И.Д.]). “Рассматривая конкретные стратиграфические построения, например, Д, Н. Соболева, О. Шиндевольфа, Л. Л. Халфина и Л. Ш. Давиташвили, совершенно невозможно определить, какие эволюционные взгляды свойственны этим авторам. Общие стратиграфические взгляды дарвиниста В. Е. Руженцева (1977) ближе к взглядам антидарвиниста О. Шиндевольфа, чем взгляды ортодоксального дарвиниста Л. Л. Халфина” (Мейен, 1989: 168).

И на других страницах книги подтверждается, что с помощью стратиграфии “эмпирически” установлены феномены необратимости эволюции, неравномерности ее скоростей в разных группах, да и реальность самой эволюции, невзирая на нясности наших представлений “о конкретных путях эволюции, ее факторах и механизмах” (Мейен, 1989: 90, 121). Заявив, что нельзя “основывать всю методологию стратиграфии на таком шатком основании, как теория эволюции”, автор поясняет: “Ведь от теории эволюции пришлось бы брать ее казуальную, а не феноменологическую сторону, т. е. как раз наиболее спорное” (там же: 95), еще раз давая понять, что “феноменологическая сторона эволюции”, т. е. само явление, а не причина его, у современных стратиграфов сомнений не вызывает.

Интересен и такой пассаж: “Насколько это взаимодействие биологии и стратиграфии было плодотворным, решить трудно. Безусловно, было важным осознание того, что в последовательных комплексах организмов отражается их эволюция, что само изменение организмов в геологическом времени — закономерное явление. Хотя креационизм также давал теоретическую (онтологическую) базу биостратиграфии, но в рамках креационизма филогенетическая преемственность таксонов и экосистем не была обязательной. Отсутствие преемственности можно было связать с творческими актами, а не с неполнотой геологической летописи. Не случайно само представление о неполноте геологической летописи связывают с именем Дарвина <...> По-видимому, этим исчерпывается значение для стратиграфии эволюционизма как такового” (Мейен, 1989: 163 [жирный курсив наш — П.П., И.Д., И.Д.]).

Даже если “этим” действительно “исчерпывается значение эволюционизма для стратиграфии” и, особенно, “значение стратиграфии для эволюционизма”, то нам пока больше ничего и не нужно: ведущий стратиграф-недарвинист солидарен не с креационистами, а с дарвинистами по таким ключевым пунктам, как реальность, этапность и необратимость эволюции, эмпирическая доказанность смен форм жизни во времени и их преемственность, неполнота геологической летописи. [Речь идет, конечно, о необратимости эволюции на уровне видов и экосистем, а не признаков].

Креационисты могут возразить, что нелогично и даже ненаучно, де, отстаивать эволюционизм в силу дискуссионности либо полной неясности механизмов и причин эволюции. Но всякой истине — свое время: не удивляемся же мы, что значимость Солнца для жизни и смен дня и ночи поняли за тысячи лет до того, как выяснили истинную природу Солнца и прочих небесных тел! Примерно так же соотносятся “факт органической эволюции”, “твердо установленый” еще в XIX в., с тем, что “представления о конкретных <...> факторах и механизмах” эволюции все еще “весьма приблизительны” (Мейен, 1989: 168).

Не совсем прав С. В. Мейен (1989: 89) в таком пункте: “Как это ни удивительно, но приходится признать, что креационистско-катастрофистская доктрина сослужила стратиграфии совсем неплохую службу. Неизвестно как бы развивалась стратиграфия, если бы на ее вооружении с самого начала был трансформизм дарвиновского толка.” Это — не “удивительно”, ибо “креационисты-катастрофисты” XVII-XIX вв. были не моррисы и лаломовы, а честные и компетентные (с поправкой на тогдашние знания) ученые (см. 2.2 о Ж. Кювье и 4.1). А “дарвиновский толк” никак не мог бы возникнуть до накопления должной суммы био-, гео- и палеонтологических знаний!

4.3 Основано ли датирование ископаемых исключительно на самих ископаемых?

Действительно, “на основе изучения <...> остатков” организмов “устанавливается возраст содержащих их отложений и других горных пород и выделяются стратиграфические единицы”. Но если сказать это неспециалисту без необходимых пояснений, тот неизбежно будет введен в заблуждение. Так и поступают А. В. Лаломов и прочие моррисиане (напр. Тейлор, 2000; Хэм и др., 2000), внушая читателю, будто “отложения, содержащие динозавров и археоптериксов” только по одному этому “мезозойские”, а те, что содержат “мамонтов” только поэтому “кайнозойские”, что из-за такой ненаучной “циклической аргументации” (Моррис, 1995: 305) будто бы невозможно научно доказать былую одновременность существования всех вымерших и живущих существ. Моррисиане утаили от читателей, что датирование толщ земной коры по окаменелостям и сопоставление по ним слоев проводится стратиграфами лишь в контексте основополагающих принципов суперпозиции (Стенона), тождественной последовательности слоев (Гексли) и хронологической взаимозаменяемости признаков (Мейена или ХВП). Следовать этим принципам невозможно без комплексного использования палеонтологических и непалеонтологических признаков, что полностью исключает пресловутую “непроверяемость” и “цикличность” аргументации. Не желая перегружать текст обоснованием этих азбучных положений стратиграфии, мы вынесли их в Приложение II к нашей статье.

4.4 Относительное датирование и разные регионы

А. В. Лаломов выдвинул и такой довод против эволюционизма: “Так, на Чукотке, где мне довелось проработать 9 лет, одни и те же отложения последовательно назывались каменноугольными, триасовыми и юрскими. Такие примеры знает любой геолог, знакомый со стратиграфией и геологическим картированием не понаслышке”.

Неудивительно: первопроходцам в науке всегда трудно, ошибаются они чаще и грубее тех, кто опирается на достижения предшественников. Научная геология начиналась не “на Чукотке”, а в Западной Европе. Там тоже поначалу хватало ошибок, не сразу исправленых по мере дальнейших исследований; затем ошибались все менее грубо. То же верно и для других территорий. Так, сведения, вошедшие в палеогеографический атлас Украины и Молдавии (Айзенверг и др., 1960), составленный “геологами, знакомыми со стратиграфией и геологическим картированием не понаслышке” почти полвека назад, в основном сохранили свою актуальность: отложения, сочтенные тогда “каменноугольными”, не стали теперь ни “триасовыми” ни “юрскими”, да и разделение систем на ярусы и зоны в общем осталось таким же. В Кузбассе составители первых геологических карт “объединили в одну свиту разделенные большим интервалом разреза палеозойские и юрские толщи и т. д.” из-за “пренебрежения палеонтологическими документами”, но затем ошибку исправили (Мейен, 1989: 85).

Говоря о сопоставлении времени образования толщ разных континентов, напомним, что еще 150 лет назад допускалось, что девон Британии может оказаться одновременен силуру Северной Америки и карбону Африки, пока накопление данных и их увязка с принципами Стенона, Гексли и ХВП (см. Приложение II: П.2) не продемонстрировали с очевидностью, что девон — всюду девон не только в пространстве, но и во времени. Оказалось, что верхнепалеозойские ярусы (а частью и зоны) Северной Америки обычно вполне коррелируют с западноевропейскими, ибо тогда это были части одного материка Лауразии, находившиеся в одной климатической зоне. В то же время попытки сопоставить верхнепалеозойские стратоны Европы и южных земель (Индия, Австралия, Африка, Южная Америка, Антарктида), входивших тогда в состав иного материка (Гондваны) с иным климатом все еще не вполне увенчались успехом. Хотя и установлен верхнепалеозойский возраст ряда слоев в Индии, ошибочно считавшихся поначалу юрскими, выяснить границу карбона и перми здесь пока не смогли (Мейен, 1989: 140-142).

На Чукотке стратиграфам работать трудней, чем во многих других районах не только из-за климата, но и потому, что многое, касающееся стратиграфии, ископаемых, наиболее перспективных в качестве руководящих для сопоставления с далекими регионами по принципу ХВП (см. Приложение II: П.2) (зональность — всегда была зональностью!), а также — тектоники, пока куда менее ясно, чем в Европе. Но со временем и здесь разберутся до “гондванского”, а там — и до европейского уровня. Только уже без А. В. Лаломова, предпочевшего трудный поиск научной истины готовой “истине” Ветхого Завета... Недалеко бы уехали стратиграфы, если бы все они, столкнувшись с трудностями, прекращали научный поиск, уповая на Пятикнижие!

Советуем всем, кого интересует не “тень на плетне”, а действительное положение дел “со стратиграфией и геологическим картированием” ознакомиться с соответствующей главой книги С. В. Мейена (1989: 82-87).

4.5 Относительное датирование, кистеперые и трилобиты

Вернемся к тексту: “Впрочем, бывают, конечно, исключения, но они не меняют картины в целом. К примеру, что изменила находка в Индийском океане представителя подкласса кистеперых, которые считались вымершими прародителями всех наземных форм животных?”

Не только “считались”, но и считаются, если исправить зоологически неверное “наземных форм животных” (наземные слизни и мухи — тоже животные!) на “наземных позвоночных”! Похоже, критику не известно, что латимерия принадлежит не к той группе кистеперых, что включала “прародителей всех наземных” позвоночных (отряд рипидистий) и населявшей, кроме водных, еще и амфибиотические среды, а к иной, сугубо водной ветви (отряд целакантовых). Возможно, для него это несущественно, но для зоолога разница тут не меньше, чем между окунем и селедкой! “Впрочем”, даже возможная (допустим!) находка уцелевшей рипидистии в некоем тропическом болоте не “поменяет картину” в пользу креационизма, ибо и среди рипидистий, отряда из восьми семейств и многих родов, далеко не все, а лишь немногие девонские представители превратились в амфибий; прочие же – остались на переходной рыбо-амфибийной ступени (см. 2.4, о разнице между генеалогическими и морфологическими переходными формами!) и сосуществовали с уже возникшими амфибиями с конца девона до ранней перми (Шмальгаузен, 1962; Кэрролл, 1992, 1993б).

“Трилобиты первоначально были руководящей формой для выделения только кембрийских отложений. Позже их стали находить и в других палеозойских слоях вплоть до начала мезозоя”.

Зря критик не просветил нас, какие именно трилобиты, когда и где обнаружены в отложениях “начала мезозоя” и нет ли здесь ошибки, обусловленой переотложением или иными причинами. Во всяком случае, в сводные работы эти сведения, если они существуют, не попали.

Теоретически же возможности доживания трилобитов до мезозоя нельзя исключить: позднейшие известные трилобиты датированы концом перми (напр. Михайлова и др., 1989). Вот только о смене таксономического состава трилобитов и их удельного веса в общем обилии ископаемых разных периодов и эпох А. В. Лаломов умалчивает. А суть как раз в этом! Трилобиты, как мы уже подчеркивали, – это огромный класс или даже подтип с несколькими отрядами, десятками надсемейств и семейств, сотнями родов и тысячами видов; каждое из этих подразделений имело свой геологический возраст, всегда меньший, чем у класса в целом. Те трилобиты, что “первоначально были руководящей формой для выделения только кембрийских отложений” (напр. Paradoxides, Olenellus и мн. др.) ими и остались, причем для разных отделов и ярусов кембрия руководящими являются разные формы. А найденные “в других палеозойских слоях” отличаются от кембрийских и друг от друга, в зависимости от слоя, на разных таксономических уровнях и служат “руководящими формами” только для соответствующих систем, отделов и ярусов. Или – уже не служат, если говорить о карбоне и перми, когда трилобиты стали слишком малочисленны и однообразны, чтобы соответствовать критериям “руководящих форм”, роль которых тут играют иные беспозвоночные, причем не те, что сопровождали кембрийских трилобитов (напр. Давиташвили, 1949, 1969; Членистоногие..., 1960; Михайлова и др., 1989).

Вот почему, находка неких запоздалых трилобитов в слоях, бесспорно мезозойских или даже кайнозойских по совокупности остальных ископаемых (допустим, отсутствовавших в палеозое шестилучевых кораллов, сугубо мезозойских моллюсков, ракообразных и пр.) действительно “не изменит картины в целом”. Изменили бы ее полностью лишь геологически безупречные (доказана невозможность переотложения и смешения разновозрастных окаменелостей!) нахождения трилобитов многих родов (причем лучше кембрийских или ордовикских, чем, скажем, пермского Paraphillipsia) и других явно палеозойских (тоже лучше нижнепалеозойских, чем пермских) существ вместе со многими типично мезозойскими (лучше юрскими или меловыми, чем нижнетриасовыми) и/или многими типично кайнозойскими формами. Весомо, хотя и менее доказательно, звучали бы и многие геологически не совсем безупречные (возможность переотложения и смешения разновозрастных окаменелостей маловероятна) совместные нахождения многих форм, считающихся сугубо палеозойскими (причем лучше допермскими, чем пермскими) и сугубо мезозойскими (лучше юрскими или меловыми, чем нижнетриасовыми) и/или типично кайнозойскими ископаемыми.

“Допустим, найдут трилобитов, как и латимерию, где-нибудь у берегов Южной Америки – эволюционисты признают Сотворение? Нет, появится диссертация о признании трилобитов транзитной формой”.

Успокоим критика: в такой малограмотной форме она не появится. Выжившего трилобита сравнят с ископаемыми, определят его место в системе, попытаются понять, благодаря чему он пережил сородичей. Ведь трилобиты кишели на мелководьях раннепалеозойских морей, отчасти проникая и в толщи поверхностных вод. Теперь тут кишат десятиногие раки (креветки, крабы, лангусты и др.), отсутствовавшие в раннем, но появившиеся в позднем палеозое, а в мезозое – уже многочисленные (напр., Давиташвили, 1949, 1968; Членистоногие..., 1960), а также позвоночные и головоногие хищники, куда более совершенные, чем те, что имелись в раннем палеозое. По ряду показателей морфологии и типа развития десятиногие раки и мирные рыбы лучше защищены от хищников, а потому — более конкурентоспособны, чем трилобиты. Если последние и уцелели то, скорей всего, в облике глубоководных форм, причем вряд ли идентичных палеозойским. Известны подобные примеры групп организмов, в прошлом обычных на мелководьях, но вытесненных тут позднейшими и более совершенными формами жизни, однако сохранившихся на больших глубинах в облике представителей несколько отличных от древних форм. Таковы, например, моллюски обычного в палеозое подкласса моноплакофор, представленные теперь глубоководными неопилинами, и некоторые ракообразные (там же; Михайлова и др., 1989). С оговорками сюда можно отнести и латимерию. Положительно непонятно, почему находки таких “оттесненных реликтов”, к тому же несколько изменившихся сравнительно с ископаемыми представителями своих групп, должны рассматриваться как “опровергающие эволюцию” доказательства “Сотворения” по-моррисиански?

Или мы заблуждаемся и наш критик, “постригшийся” в апологеты, все же остался ученым? Ведь он признает-таки: “определенные закономерности <...> в распределении окаменелостей в геологических слоях”, в частности ту, что «чем ближе к нашим дням, тем больше все более сложных форм, все более сходных с современными существами»! От некоторых его единоверцев и этого не дождешься, что более чем странно, ибо наличие “определенных закономерностей” установили еще практики-рудокопы, а истинные ученые не сомневаются в реальности стратиграфической шкалы, основанной на ископаемых, уже с начала XIX в. (см. 4.1 и 4.2) ...

Увы, наша надежда на возврат А. В. Лаломова в лоно научной геологии быстро угасла. Оказалось, что и он не проявил бы уступчивости, если бы не его особое почтение к разрезу каньона реки Колорадо.

4.6 О колорадском  каньоне, “типичной стратиграфии” и неполноте геологической летописи

Судите сами: “Оставим в стороне тот случай, когда явное соотношение различных геологических толщ не очевидно, а их относительный возраст получен на основании содержащихся в них окаменелостей. Выявленные на таких разрезах «эволюционные закономерности» основаны не на реальных фактах, а на гипотетических эволюционных предпосылках. Не так часто, но встречаются места, где мы можем непосредственно проследить смену одних геологических формаций другими для больших этапов истории Земли. Наверное, наиболее полный и непрерывный разрез осадочных пород можно встретить в Большом каньоне р. Колорадо. В полуторакилометровых стенах каньона последовательно представлены отложения архея, протерозоя, палеозоя и мезозоя.

Действительно, в этом районе можно выделить некоторую закономерность в смене одних окаменелостей другими: в самых древних слоях (протерозойская толща) можно обнаружить только следы одноклеточных организмов; трилобиты встречаются преимущественно в перекрывающих их кембрийских отложениях; кораллы и различных моллюсков можно встретить в пределах всей палеозойской толщи. В отложениях девонской системы попадается чешуя и зубы рыб. Еще выше, в толще пермских отложений иногда наблюдаются следы четвероногих животных (то ли земноводных, то ли рептилий). Мезозойские отложения завершают разрез Большого каньона. В соседних областях в них найдены скелеты динозавров. При этом никаких эволюционных переходных форм от одних видов к другим не обнаружено [Austin, 1994]”.

Прочтение сего не оставит у малоподготовленного читателя сомнений в том, что: а) разрез Большого Каньйона — одно из редких мест, где напластования лежат в “правильном” геохронологическом порядке, что почти только здесь “можно выделить некоторую закономерность в смене одних окаменелостей другими”; б) что в разрезе этом полностью отражены живой мир и непрерывность осадконакопления “архея, протерозоя, палеозоя и мезозоя”; в) что отсутствие среди ископаемых непрерывной цепи переходных форм объяснимо лишь отсутствием в прошлом макроэволюции.

Это ли не “обман малоподготовленной аудитории”? Причем обман искусный, по принципу полуправды: действительно, мало на Земле разрезов, где представлены сразу 4 эратемы [эратема — слои той или иной эры, система — того или иного периода (Михайлова и др., 1989)] с их характерными окаменелостями. Вряд ли наш критик не знает, что почти всегда разрезы недостаточно глубоки для такой полноты: смешно, например, искать архей или мезозой в большинстве из десятков тысяч оврагов Украины и юга России, далеко не всегда полностью пропиливших даже лессовую толщу последнего ледниковья! Не может он не знать и того, что в очень многих случаях соблюдение правильного порядка налегания систем и эратем установлено бурением в связи с поисками полезных ископаемых. К примеру, в Одесской области, Молдавии, Волыно-Подолии давно установлен правильный порядок налегания отложений протеро-, палео-, мезо- и кайнозойской эратем (Айзенверг и др., 1960), а случаи, когда отложения трех или двух эратем или двух и более систем правильно лежат одна над другой установлены в ходе горных работ или изучением разрезов или бурением во многих тысячах точек земной поверхности. Зачем склонять читателя к ложной мысли, будто реалии правильной стратиграфии и появления все большего числа, “все более сложных форм, все более сходных с современными существами” во все более верхних (= молодых) отложениях сложно продемонстрировать за пределами Большого Каньйона?

Геолог не может не знать, почему нет и не может быть ни разрезов, ни буровых скважин, отражающих полностью сводную геохронологическую колонку со всеми ее подразделениями. В отличие от авторов “не всегда научно грамотных переложений”, А. В. Лаломов обязан знать, что эта неполнота — результат не “гипотетических эволюционных предпосылок”, а “реальных фактов” неповсеместности и неповсечастности осадконакопления в областях материковой коры, занятых ныне сушей, шельфами и материковыми склонами; а также — разрушения и/или трансформации пород в ходе горообразования, денудации, размыва, абразии, надводных и подводных сбросов и оползней, метаморфизма и пр.; а также того, что в областях океанского дна помимо вулканизма, метаморфизма, растворения скелетов организмов на больших глубинах, есть еще “реальный факт” спрединга из-за которого уходят в мантию древние сугубо океанические отложения (напр. Яковлев, 1947; Ланге, 1951; Обручев, 1956; Горшков и Якушова, 1973). Не может он не знать и того, что кроме геологических факторов неполноты геологической летописи есть еще ряд не менее “реальных” биологических факторов, препятствующих фоссилизации или даже разрушающих возникшие фоссилии (там же; Давиташвили, 1969; Мейен, 1987; Пучков, 2001). Наконец, “геологу, знакомому со стратиграфией и геологическим картированием не понаслышке” попросту не удасться “оставить в стороне” те тысячи случаев, “когда явное соотношение различных геологических толщ не очевидно”, если он не хочет “оставить в стороне” заодно и основополагающие принципы стратиграфии (см. Приложение II), изложенные в цитируемой им книге С. В. Мейена (1989).

Только потому, что А. В. Лаломов замолчал все эти и не только эти “реальные” факторы неполноты напластований, обрел весомость (в глазах неосведомленных читателей!) его тезис об отсутствии “эволюционных переходных форм от одних видов к другим” в отложениях Колорадского разреза. Осведомленному же человеку понятно, что даже если бы там были идентифицированы отложения каждого периода всех геологических эр (а этого нет!), заявлять о полноте здешней летописи окаменелостей то же, что заявлять о полном знании содержания древней книги из дюжины глав, от которой сохранилось по нескольку строк (а то и слов) из каждой главы. Что это, как не сознательная подмена понятий, выдача эффекта неполноты геологической летописи за доказательство отсутствия эволюции?!

Фраза “кораллы и различных моллюсков можно встретить в пределах всей палеозойской толщи” будет воспринята непрофессионалами как указание специалиста на наличие в палеозое современных моллюсков и кораллов. Однако профессиональному геологу надо бы знать, что палеозойские кораллы и моллюски отличаются от нынешних одни — на семейственном уровне, а другие — принадлежат к полностью вымершим либо бедно представленым теперь отрядам, подклассам и классам (напр. Давиташвили, 1949, 1968; Михайлова и др., 1989).

4.7 Выручают ли моррисиан “атипичная стратиграфия” и “ископаемые не на месте”?

Встречаются случаи “обратной” или “атипичной стратиграфии” (Юнкер и Шерер, 1997) или “перевернутых слоев”, когда старые, судя по окаменелостям, слои лежат над молодыми. Почему это не заставило ученых отказаться от биостратиграфического датирования, как того требуют моррисиане (напр. Моррис, 1995; Тэйлор, 2000; Лаломов, 2001, 2004; Вертьянов, 2005)? Вопрос естественный для неспециалиста, но для сведущего человека он подобен требованию заменить утверждение “вороны летают” на “вороны не летают” так как вороны с перебитыми крыльями не могут летать.

Пусть скажет уважаемый критик, именующий себя геологом: какая стратиграфия и с каким превышением встречается чаще — “типичная” (например, слои с мезозойскими ископаемыми под кайнозойскими [естественно в тех разрезах, где есть и мезо- и кайнозой!]) или “атипичная” (слои с мезозойскими ископаемыми над кайнозойскими)? Или, перефразируя критика, как часто “мезозойские слои, содержащие динозавров и археоптериксов” (или, скажем, аммонитов, иноцерамов и фораминифер мезозойских семейств и родов), залегают выше “кайнозойских”, содержащих “мамонтов” (или, скажем, кайнозойских моллюсков и фораминифер), по сравнению со случаями, когда “мамонты” находятся над “динозаврами”, а морская фауна кайнозоя над таковой мезозоя?

Если он ответит, что “атипичная” стратиграфия столь же обычна, как и “типичная”, или даже обычнее ее (такие утверждения встречаются у креационистов, да и сам критик местами двусмысленен!), то коллеги-геологи с полным правом обвинят г-на Лаломова во лжи. А если он, как явствует из других мест его текста (и в соответствии с фактами!), все же считает, что “типичная” стратиграфия гораздо обычнее “атипичной”, то на каком основании он обвиняет нас в “воинствующем дилетантизме или” в “стремлении «обманывать малоподготовленную аудиторию» из-за того, что мы считаем биостратиграфическое датирование и сопоставление слоев (разумеется с соблюдением принципов Стенона, Гексли и Мейена [=ХВП] — см. Приложение II: П.2) правомерным методом? Если же он считает сам метод порочным, то ему придется не только нас, но и почти всех геологов и палеонтологов (включая и С. В. Мейена, и даже креационистов старого закала!), вот уже два века пользующихся этим методом, записать в лгуны или в “воинствующие дилетанты”!

Что до “обратной биостратиграфии”, то она есть следствие нарушений (дислокаций) первичного положения слоев по разным причинам. Некоторые дислокации (например каневские) связаны с деятельностью льдов великих оледенений, другие -- с оползнями или провалами вследствие карстообразования. Но чаще всего они наступают вследствие подвижек земной коры или ее частей в сочетании с неодинаковыми литологическими и гидрологическими свойствами разных слоев. В горах (чаще!) и на равнинах, на суше и под водой, происходят сложные вертикальные и горизонтальные движения пластов земной коры друг относительно друга. В результате возникают складки разнообразной формы. Повторяющиеся поверхностные и глубинные дислокации разных типов (взбросы, сбросы, надвиги, наволоки и др.) — неизбежные спутники горообразовательных и иных движений вещества коры и мантии. Они, в комплексе с неравномерностью разрушения слоев эрозией, приводят со временем к самым невероятным искажениям первичной стратиграфии. Пласты разного возраста и пачки слоев изгибаются, скользят друг относительно друга, опускаются, надвигаются один на другой, отдельные (иногда — весьма крупные) участки пластов отрываются от своих пластов или пачек, перемещаются в чуждое окружение, иногда даже переворачиваются. Перемещения бывают быстрыми, катастрофическими (при землетрясениях, сбросах, оползнях) и медленными, геологически вековыми. [Твердые породы под давлением вышележащих слоев и жара обретают несвойственную им на поверхности пластичность и даже медленную текучесть]. В тектонически активных районах возможны гигантские неоднократные сбросы (смещение слоев вниз) и взбросы (смещение вверх), которые могут сменяться неоднократными же оползнями, надвигами, наволоками, приводящими к атипичной (“вертикальной” и “перевернутой”) стратиграфии. Возможны и гигантские надвиги и наволоки (шарьяжи) пород разного возраста друг на друга, благодаря которым нормальная последовательность бывает нарушена на протяжении многих десятков и даже сотен километров (напр. Яковлев, 1947; Ланге, 1951; Обручев, 1956; Горшков и Якушова, 1973; Мейен, 1989; Баландин, 2004; В. П. Гриценко и Л. И. Рековец – устные сообщения).

Но часто не удается понять в деталях природу и последовательность процессов, приведших к атипичному залеганию слоев в том или ином случае. Спекулируя на этих объективных трудностях, наш оппонент заявляет: “для объяснения обратного залегания пород, когда более древние (палеонтологически) породы залегают на более молодых, в структуре альпийского складчатого пояса предполагаются гипотетические шарьяжи и надвиги с амплитудой до сотни километров” (Лаломов, 2001: 57).

Странно слышать сомнения в возможности таких “шарьяжей и надвигов” во время альпийского горообразования (возникновение Альп, Динарид, Кавказа, Загроса, Памира, Гиндукуша, Тибета, Гималаев, и ряда других гор), длившегося десятки миллионов лет (Синицын, 1980; Ясаманов, 1985а), от нашего критика, отстаивающего вместе с единоверцами (Моррис, 1995; Хэм и др., 2000; Тэйлор, 2000) идею образовании всех гор планеты и почти всех ее осадочных и вулканических пород то ли всего за 100 – 2000 лет, то ли даже лишь за год Потопа!!

“Атипичная” стратиграфия станет свидетельством против обычного понимания стратиграфической колонки только если будет доказана невозможность вторичного нарушения нормальной последовательности слоев, а значит, -- что повсюду сохранена их первичная позиция. Повод для сомнений появился бы и если бы “перевернутые” и “аномально вкрапленные” слои встречались чаще или столь же часто, как и лежащие в соответствии со стандартной стратиграфической колонкой. Но обе возможности остаются для моррисиан недостижимой мечтой — лишь самые непроходимые невежды или самые наглые лжецы заявляют, будто так и обстоит дело.

Если согласиться с А. В. Лаломовым (2001: 57-58), что линзы карбоновых и пермских пород, находящиеся кое где в Крыму внутри толщ пород триаса, одновозрастны с последними, а не попали в них из-за дислокаций, то как объяснить подавляющее большинство (сотни и тысячи!) нормальных случаев, когда слои с пермскими ископаемыми залегают над слоями с каменноугольными и/или под слоями с триасовыми ископаемыми? Если принцип суперпозиции нигде не нарушен, то почему он на порядки чаще соблюдает нормальную стратиграфическую последовательность окаменелостей, чем аномальные варианты? А если он катастрофически нарушался не раз в Потоп или после него, то, опять-таки, почему на порядки чаще нарушения происходили в пользу нормальной последовательности слоев, согласующейся с эволюционизмом?

Моррисианскую трактовку всех геологических слоев, как одновозрастных можно было бы принять лишь если бы, скажем, слои с триасовыми окаменелостями встречались одинаково часто и над, и под пермскими и внутри них; если бы не отдельные трилобиты или бластоидеи, вымытые из первичных залеганий, но целые слои с полным набором форм тех или иных палеозойских периодов одинаково часто оказывались бы под, над или внутри отложений с мезозойскими или кайнозойскими окаменелостями; если бы, наконец, окаменелости всех эпох были перемешаны бессистемно, будучи сортированы только по весу и форме: так неизбежно бы было, переживи планета такой катаклизм, как рисуют моррисиане (напр. Моррис, 1995; Головин, 1999а; Хэм и др., 2000; Тэйлор, 2000; Сарфати, 2001; Вертьянов, 2005).

Другая причина нахождения ископаемых “не на месте” -- то, что первичные захоронения часто размываются реками и временными потоками. Ископаемые уносятся и переотлагаются, зачастую вместе с ископаемыми, вымытыми из слоев иного возраста; переотложение бывает и многократным. Вот и находят во вторичных и последующих захоронениях остатки разновозрастных организмов (напр. Пучков, 2001). Существуют признаки окаменелостей и вмещающих пород, по которым специалисты устанавливают переотложен ли материал, одно- или разновозрастны остатки организмов, обнаруженные в одном слое. Иногда установить это невозможно, но в большинстве случаев проблема решаема. Так, с помощью макро- и микроскопических литологических исследований установили случаи, когда по крохотным трещинам в докембрийские породы с водой проникали миоспоры высших растений из вышележащих толщ карбона (Мейен, 1989: 51-52) и иных периодов, вплоть до современности (Мейен, 1987; Михайлова и др., 1989).

Путает картину и биотурбация — роющая деятельность животных и рост корней растений. В выбросе сурчиной норы (заповедник “Стрельцовская Степь”, Луганская обл.) нам встретились кости современного суслика рядом с зубом меловой акулы. Дорыл сурок до подстилающих почву меловых отложений, выбросил их наружу и стомиллионолетний зуб имеет шансы быть унесен послеливневым потоком и перезахоронен с современными костями в соседнем овраге. Казалось бы — небольшой силы фактор, рытье зверей, червей, насекомых. Но, будучи помножен на миллионы лет, и он обретает геологическое значение (Пучков, 2001).

Известно ли все это А. В. Лаломову? Вне сомнения! А замалчивает он эти факторы, чтобы читатели верили в нелепый миф об одновременном существовании организмов разных геологических эпох.

5. ПОЧЕМУ-ТАКИ НЕТ “СИЛУРИЙСКИХ МАМОНТОВ”?

Таким образом, потуги А. В. Лаломова дискредитировать научную стратиграфию и относительную геохронологию совершенно несостоятельны. Пора ставить точку над “i”, уточнив откуда наша уверенность, что не будет получено «доказательства синхронности формирования отложений, относимых геологами к разным эпохам, и того, что во все эти эпохи существовали одни и те же семейства живых организмов», и почему не было «динозавров, существовавших непрерывно с протерозоя до кайнозоя, кайнозойских трилобитов, силурийских мамонтов, рифейских археоптериксов» (см. 4.).

Ниже, в Приложении II, охарактеризованы выверенные способы, позволившие геологам и палеонтологам доказать отсутствие “синхронности формирования отложений, относимых” ими “к разным эпохам,” а также то, что “одни и те же семейства живых организмов” вовсе не существовали ни изначально, ни “во все эти эпохи”. Руководствуясь этими способами, специалисты установили, что “кайнозойских трилобитов” нет, ибо в первичных залеганиях трилобиты попадаются с палеозойскими, а не с кайнозойскими формами моллюсков, остракод, фораминифер, кораллов и других организмов (см. 4.5-4.7).

“Силурийских мамонтов” не было, ибо: а) нигде в первичных залеганиях остатки мамонтов не лежат с оными силурийских организмов; б) хотя организмы силура почти все морские, они, за редкими исключениями (например плеченогое Lingula, уже жившее в силуре), нигде не лежат с остатками современных морских организмов, которые (это доказано эмпирически через принцип ХВП -- см. Приложение II: П.2) были в плейстоцене и раннем голоцене современниками мамонтов; в) применение всех доступных методов на основе принципа ХВП приводит к единственно возможному выводу об отсутствии на суше в силуре растительности, необходимой для существования мамонтов и прочих наземных позвоночных (напр. Мейен, 1987, 1989; Еськов, 2004).

По тем же причинам, что и мамонты, “динозавры” не “существовали с протерозоя до” девона, а датирование их остатков “мезозойскими слоями” определяется тем, что в этих слоях они залегают с остатками мезозойских, а не более развитых “кайнозойских” млекопитающих, мезозойских же, а не характерных для кайнозоя или палеозоя рептилий, насекомых, растений, что сопоставления по принципу ХВП (см. Приложение II: П.2) приводят стратиграфов к признанию изохронности сухопутных динозавровых экосистем морским экосистемам разных веков мезозоя, а не палеозоя или кайнозоя [гипотетическая возможность доживания отдельных динозавров до палеоцена (см. напр. Давиташвили, 1969 и Еськов, 2004) погоды не делает].

Что до “археоптерикса”, то “в рифее” его, как и прочих наземных позвоночных, не “найдут” по причинам, определяющим невозможность существования “силурийских мамонтов” (с поправкой на отсутствие в рифее даже Lingula). Датировать же реальные остатки “археоптериксов” не просто “мезозоем”, а последним (титонским) веком юрского периода, позволило то, что их образцы найдены в сланцах поздней (“белой”) юры [литологические характеристики] вместе с сотнями и тысячами образцов обитателей морской лагуны (иглокожих, головоногих и прочих моллюсков, рыб), а также сухопутной, прибрежной и пресноводной биоты (отпечатки насекомых и частей растений) [палеонтологические характеристики плюс возможность использовать принцип ХВП -- см. Приложение II: П.2], согласно указывающими на титонский век. 

Можно до бесконечности демонстрировать примерами, что порядок замещения одних видов другими в последовательных слоях вполне закономерен практически по всем группам существ, что стратиграфия, базирующаяся на надежных общих и частных принципах, методах, правилах и оговорках (см. Приложение II) вполне согласуется с эволюционной идеей, или, если угодно, с идеей “перманентного Творения”, но никак не с моррисианской идеей однократного Творения всех форм жизни в готовом виде. Именно доказательство того, что все эти последовательности ископаемых – артефакт, что наблюдаемые закономерности статистически недостоверны, было бы, повторимся, решающим аргументом против эволюционизма.

6. ГЕОЛОГИЧЕСКАЯ ЛЕТОПИСЬ “НЕ С ПОЗИЦИИ ЭВОЛЮЦИИ” И “ДИПЛОДОК-БЕГЕМОТ”?

Узнав от нашего оппонента, что «Закономерности распределения окаменелостей с осадочных слоях («чем ближе к нашим дням, тем больше все более сложных форм, все более сходных с современными существами») могут быть объяснены не только с позиции эволюции», мы были заинтригованы, ибо за последние полтораста лет никому не удавалось объяснить их с иной позиции, не вступая в явное противоречие с фактами! Оказалось, однако, что наш геолог додумался лишь до очередной интерпретации той версии “глобальной катастрофы” (т. е. Ноева Потопа), которую заинтересованные читатели хорошо знают в исполнении Г. Морриса (1995) и прочих моррисиан (напр. Хэм и др., 1993; Lubenow, 1994; Головин, 1999а, 1999б; Хэм и др., 2000; Тэйлор, 2000; Вертьянов, 2005). Несостоятельность “потопных” аргументов моррисиан уже продемонстрирована весьма детально (Пучков, 2001, 2003), поэтому снова возвращаться к ним нет необходимости, пока А. В. Лаломов “со товарищи” не представят новых данных или объяснений.

Справедливости ради отметим, что в лаломовской интерпретации Потопа с одной стороны отсутствуют некоторые откровенные глупости, имеющиеся в трудах его единоверцев, а с другой — присутствуют некоторые оригинальные доводы, в частности попытка развить тему в терминах экологии и палеоэкологии. Поэтому мы все же рассмотрим его представления по этому предмету, но не здесь, а в отдельной статье. В то же время о “диплодоке”, которого, якобы узрел Иов под именем “бегемота” мы точно писать не будем. «Драконизация пространства» и времени – это прерогатива креационистов. Тех, кто интересуется мнением зоологов об этой и других благоглупостях отсылаем к нашим публикациям (Акуленко, Пучков, 2001; Пучков и др., 2002).

7. ЗАКЛЮЧЕНИЕ: КАМНИ И МОРРИСИАНЕ

Прокомментируем финальные доводы нашего критика: “Видит Бог - не мы призвали окаменелости свидетельствовать об истине. Но камни - они и есть камни - они врать не умеют. Более того, даже если умолкают люди, то "камни возопиют" (Лк.19,40).

А отсюда - мораль: следующий раз рекомендуем нашим оппонентам хорошенько задуматься, прежде чем призывать факты и эмпирический материал в качестве свидетелей в свою пользу. Можно попасть в неудобное положение”.

Что ж, “видит Бог” и все, кто разбирается в затронутых выше вопросах, а не только в евангелии от Луки, что, действительно, камни “врать не умеют”. Врут и лицемерят люди.

Что же касается нашего “положения”, то оно не только “неудобное”, но очень даже скверное из-за непонимания коллег, считающих излишней тратой времени и сил полемику с доктриной, вот уже 150 лет как опровергнутой и пребывающей “вне поля науки”. Мы ввязались в полемику в основном из-за изрядного количества людей, прежде всего молодых, интересущихся вопросами противостояния эволюционизма и креационизма, но не имевших либо не имеющих возможности получить специальные знания, необходимые для адекватного понимания затрагиваемых креационистами вопросов. Лично же нам не доставляет ни малейшего удовольствия разоблачать подлоги креационистов, требующих, чтобы их признавали честными учеными, но постоянно прибегающих к скрытой и явной софистике, подтасовкам, полуправдам и откровенной лжи для обоснования своих взглядов. А. В. Лаломов – типичный их представитель, достойный ученик Г. Морриса (1995) и его многочисленных очных и заочных последователей, что мы и продемонстрировали на многочисленных примерах.

Он приписал нам стремление «обвинить всех своих оппонентов в научной нечистоплотности». Не припоминаем, когда и где мы высказывали такое огульное обвинение, но подтверждаем, что ведущие моррисианские идеологи — действительно клеветники и демагоги. Если А. В. Лаломов хочет, чтобы его воспринимали как ученого, а не как члена этого малопочетного клуба, советуем ему для начала внимательно прочесть того самого С. В. Мейена (1987, 1989), которого он поминает всуе, и работы других специалистов, где содержатся сведения о прошлых экосистемах, об отсутствии до девона привычной нам суши и механизме ее формирования, о вероятных причинах вендского и кембрийского “взрывов”, о прошлой зональности, о видах, родах, семействах, столь же широко распространенных в прошлом, как теперь распространены многие организмы и о многом другом. Советуем ему также не совершать экскурсов в стратиграфию и палеонтологию (разобраны в этой статье), а также в экологию сообществ и биогеографию (будут разобраны в отдельной статье), до ознакомления с основополагающими понятиями этих дисциплин.

CСЫЛКИ

Айзенверг Д. є., Баранова Н. М., Веклич М. Ф. и др. (всего 24 автора). Атлас палеогеографiчних карт Української i Молдавської РСР. — Київ: вид-во АН УРСР, 1960. — I-XVI + 78 карт.

Акуленко Н. М., Пучков П. В. Наука, Библия и моррисианство // Феномен спiвiснування двох парадигм: креацiонiзму та еволюцiйного вчення. — Київ: Вирiй, 2001. — С. 77-90. – http://evolution.powernet.ru/polemics/M8.htm.

Баландин Р. К. Тайны Всемирного Потопа. — М. : Вече, 2004. — 356 с.

Бауден М. Обезьянообразный человек -- факт или заблуждение? -- Симферополь: Крымское общество креационной науки, 1996. -- 224 с.

Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. – М.: Издание Московской Патриархии, 1968. – 1372 с.

Велнхофер П. Археоптерикс // В мире науки. -- 1990. -- N 7. -- С. 36--44.

Вертьянов С. Ю. Общая Биология. Учебник для 10-11 классов для общеобразовательных школ с преподаванием биологии на православной основе. — Сергиев Посад: Святотроицкая Лавра, 2005. — 352 с.

Воронцов Н. Н., Сухорукова Л. Н. Эволюция органического мира. -- М.: Просвещение, 1991. -- 224 с.

Головин С. Л. Всемирный потоп: Миф, легенда или реальность? Популярное в библейский катастрофизм. Изд. 3-е, перераб. и доп. Симферополь: Христианский научно-апологетический центр. 1999а. 80 с., ил.

Головин С. Л. Эволюция мифа: Как человек стал обезьяной. Изд. 2-е, доп. Симферополь: Христианский научно-апологетический центр. 1999б. 96 с., ил.

Горшков Г. П., Якушова А. Ф. Общая геология. — М.: Из-дво МГУ, 1973. — 592 с.

Гриценко В. П. Палеонтологiя. — Київ: ВПЦ Київський Унiверситет, 2005. — 282 с.

Давиташвили Л. Ш. Курс палеонтологии. -- М.; Л.: Госгеолиздат, 1949. -- 835 с.

Давиташвили Л. Ш.Причины вымирания организмов. М.: Наука, 1969. -- 440 с.

Дарвин Ч. Происхождение видов путем естественного отбора или сохранение благоприятных рас в борьбе за жизнь. – Пер. с 6-го изд. (Лондон, 1872). – СПб.: Наука, 1991. – 540 с.

Дзеверин И. И. Стереотипы в дискуссиях об эволюции // Феномен спiвiснування двох парадигм: креацiонiзму та еволюцiйного вчення. — Київ: Вирiй, 2001. — С. 133-146. – http://evolution.powernet.ru/polemics/M.htm.

Дзеверин И. И., Пучков П. В., Довгаль И. В. Эмпирические основы теории макроэволюции. – 2002. – http://evolution.powernet.ru/polemics/base.html.

Дзеверин И. И., Пучков П. В., Довгаль И. В., Акуленко Н. М. “Научный креационизм”: насколько он научен? – 2001. – http://evolution.powernet.ru/polemics/cr11.html.

Еськов К. Ю. История Земли и жизни на ней. — М. : Изд-во НЦ ЭНАС, 2004. — 312 с.

Жизнь – как она возникла? Путем эволюции или путем сотворения? — Watch Tower Bible and Tract Society of Pennsylvania. 1992. 256 с.

Земноводные, пресмыкающиеся / Под ред. -- М.: Просвещение, 1969. -- 488 с. [Жизнь животных в 6-ти томах. Т. 4, ч. 2]

Кашкаров Д. М., Станчiнський В. В. Курс зоологiї хребетных тварин. -- Київ/Харкiв: Радянська Школа, 1938. -- 736 с.

Курочкин Е. Н. Протоавис, амбиортус и другие палеорнитологические редкости // Природа. -- 1991. -- N 12. -- C. 43--53.

Кэрролл Р. Палеонтология и эволюция позвоночных. Т. 1. Пер. с англ. М.: Мир. 1992. 280 с.

Кэрролл Р. Палеонтология и эволюция позвоночных. Т. 2. Пер. с англ. М.: Мир. 1993а. 280 с.

Кэрролл Р. Палеонтология и эволюция позвоночных. Т. 3. Пер. с англ. М.: Мир. 1993б. 312 с.

Лаломов А. В. Проблемы датирования геологических объектов // Феномен спiвiснування двох парадигм: креацiонiзму та еволюцiйного вчення. — Київ: Вирiй, 2001. — С. 55-64.

Лаломов А. В. Подлый удар в спину эволюционизма со стороны окаменелостей. Некоторые мысли по поводу доклада: И. И. Дзеверин, П. В. Пучков, И. В. Довгаль Эмпирические основы теории макроэволюции – 2004. – http://www.mtu-net.ru/creation/Debate/Kiev8/kiev8.htm.

Ланге О. К. Введение в геологию. — М.: Госгеолиздат, 1951. — 322 с.

Мейен С. В. Основы палеоботаники. -- М.: Недра, 1987. — 404 с.

Мейен С. В. Введение в теорию стратиграфии. -- М.: Наука, 1989. — 216 с.

Михайлова И. А., Бондаренко О. Б., Обручева О. П. Общая палеонтология. — М.: Изд-во МГУ, 1989. — 384 с.

Млекопитающие или звери / под ред. С. П. Наумова и А. П. Кузякина. -- М.: Просвещение, 1971. -- 628 с. (Жизнь животных в 6-ти томах. Т. 6).

Моррис Г. Библейские основания современной науки. Пер. с англ. СПб.: Библия для всех. 1995. 480 с.

Никольский Г. В. Частная ихтиология. — М.: Советская наука, 1954. — 459 с.

Обручев В. А. Основы геологии. — М.: Изд-во АН СССР, 1956. — 360 с.

Перельман А.И. Геохимия. — М.: Высшая школа, 1989. — 528 с.

Пучков П. В. Эволюция или творение? // Феномен спiвiснування двох парадигм: креацiонiзму та еволюцiйного вчення. — Київ: Вирiй, 2001. — С. 14-37. – http://evolution.powernet.ru/polemics/M5.htm.

Пучков П. В. Палеонтологические свидетельства: “летопись” Потопа или “летопись” эволюции? // Открытия и гипотезы. — 2003. — N 7. — С. 26-29. – http://evolution.powernet.ru/polemics/cr41.html.

Пучков П. В., Дзеверин И. И., Акуленко Н. М. Некоторые комментарии к “библейской зоологии”. – 2002. — http://evolution.powernet.ru/polemics/cr21.html.

Рыбы / под ред. Т. С. Расса. -- М.: Просвещение, 1971. -- 656 с. (Жизнь животных в 6-ти томах. Т. 4, ч. 1).

Рэфф Р., Кофмен Т. Эмбрионы, гены и эволюция. Пер. с англ. М.: Мир. 1986. 404 с.

Сарфати Д. Несостоятельность теории эволюции. Руководство для учеников, родителей и преподавателей, опровергающее современные аргументы в пользу эволюции. Пер. с англ. Симферополь: Христианский научно-апологетический центр. 2001. 136 с.

Северцов А. Н. Морфологические закономерности эволюции. -- Москва; Ленинград: Изд-во АН СССР, 1939. - 536 с.

Синицын В. М. Ввведение в палеоклиматологию. -- Л.: Наука, 1980. -- 248 с.

Смит Дж. Л. Б. Старина четвероног. -- М.: Географгиз, 1962. --  216 с.

Татаринов Л. П. Морфологическая эволюция териодонтов и общие вопросы филогенетики. М.: Наука. 1976. 258 с.

Тыщенко В. П. Введение в теорию эволюции. -- С.-Птб, 1992. -- 240 с.

Тэйлор Й. В умах людей. Дарвин и новый мировой порядок. Симферополь: Христианский научно-апологетический центр, СОНАТ. 2000. 552 с.

Хэм К., Сарфати Д., Виланд К. Книга Ответов расширенная и обновленная. Ответы на двадцать наиболее часто задаваемых вопросов о Сотворении, эволюции и Книге Бытия. Пер. с англ. Симферополь: Христианский научно-апологетический центр. 2000. 282 с.

Хэм К., Снеллинг Э., Вилэнд К. Книга ответов. Ответы на 12 наиболее часто задаваемых вопросов о книге бытия, сотворении и эволюции. Пер. с англ. М.: Протестант. 1993. 176 с.

Членистоногие. -- Трилобитообразные и ракообразные / под ред. Н. Е. Чернышовой. -- М.: Госнаучтехиздгеол, 1960. -- 516 с. [Основы палеонтологии. Справочник для палеонтологов и геологов СССР]

Шмальгаузен И. И. Происхождение наземных позвоночных. М.: Наука. 1964. 272 с.

Шмальгаузен И. И. Проблемы дарвинизма. -- Л.: Наука, 1969. -- 494 с.

Шестоднев против эволюции: В защиту святоотеческого учения о творении (Сборник статей). М.: Паломникъ. 2000. 304 с.

Юнкер Р., Шерер З. и др. История происхождения и развития жизни. Основные положения и понятия для уроков биологии. [Пер. с нем.] СПб.: КАЙРОС. 1997. 264 с.

Яблоков А. В., Юсуфов Ф. Г. Эволюционное учение. -- М. : Высшая школа, 1981. -- 344 с.

Яковлев А. А. Жизнь Земли. -- М/Л.: Гостоптехиздат, 1947. -- 284 с.

Ясаманов Н. А. Древние климаты Земли. -- Л.: Гидрометеоиздат, 1985. -- 296 с.

Ahlberg P. E. & J. A. Clack. A firm step from water to land // Nature. — 2006. — 440. — P. 747-749.

Bowden M. True science agrees with the Bible. Bromley: Sovereign Publications. 1998. xiv+559 p.

Brown A. & Ph. Johnson. Tiktaalik roseae legitimizes creation science // http://biocurious.com/tiktaalik-roseae-legitimizes-creation-science

Daeschler E. B., Shubin N. H., & F. A. Jenkins. A Devonian tetrapod-like fish and the evolution of the tetrapod body plan // Nature. — 2006. — 440. — P. 757-763.

Elsanowski A., Wellhofer P. Cranial Morphology of the Archaeopteryx: Evidence from the Seventh Skeleton // J. fur Ornitologie. -- 1994. -- 135, N 3. -- S. 331.

Greenberger J. Tiktaalik: Scientists' Insult To The Public's Intelligence. —  2006// http://ezinearticles.com/?Tiktaalik:-Scientists-Insult-To-The-Publics-Intelligence&id=177369

Lubenow M. L. Bones of contention. A creationist assessment of human fossils. -- Grand Rapids, Michigan: Baker Books, 1994. -- 295 p.

MacFadden B. J. Horses, the fossil record and evolution // Evolutionary Biology. -- 1988. -- 22. -- P. 131-158.

Martin A. Tiktaalik’ simply shows God’s Divine Design, says Ken Ham. – Aprile 20, 2006// Ошибка! Источник ссылки не найден.

Menton D. & Looy M. Gone fishin’ for a missing link? (A preliminary responce). — 2006. . – http://www.answersingenesis.org/docs2006/0406fishin.asp

Proboscidea. Evolution and Palaeoecology of elephants and their relatives / Eds J. Shoshani & P. Tassy. -- Oxford, New York, Tokyo: Oxford Univ. Press, 1996. -- 472 p.

Sherwin F. Tiktaalik: our Ancestor? — Apr 11, 2006. — http://www.icr.org/news/63/

Shubin N. H., Daeschler E. B. & F. A. Jenkins. The pectoral fin of Tiktaalik roseae and the origin of the tetrapod limb // Nature. — 2006. — 440. — P. 764-771.

Sukumaran S. Tiktaalik fish evolved by Crocodile’s cross breedeing — Dr. Raj Baldev. — Apr 7. 2006. —  Ошибка! Источник ссылки не найден.

© 2006 П. В. Пучков, И. И. Дзеверин, И. В. Довгаль

ПРИЛОЖЕНИЕ I. ДЕБАТЫ ВОКРУГ СВЕЖЕНАЙДЕННОЙ ПЕРЕХОДНОЙ ФОРМЫ 

К сказанному креационистами об отсутствии даже в прошлом переходных форм между рыбами и амфибиями (напр. Жизнь..., 1992; Моррис, 1995; Юнкер и Шерер, 1997), А. В. Лаломов добавил: «обратимся к заключениям специалистов. Согласно Штарку [Starch, 1979, цитата по Юнкер и Шерер, 1997] “истинные переходные формы между плавниками рыб и конечностями четвероногих неизвестны. Все ископаемые формы являются однозначно или рыбами (такие, как Eusthenopteron) или амфибиями (такие, как Ichtyostega)”».

Люди, сведущие в сравнительной анатомии позвоночных, даже полвека назад оценили бы эту сентенцию как типичную полуправду, ибо некоторые важные особенности наземных конечностей (узнаваемые плечевая либо также локтевая и лучевая кости, плечевой либо также локтевой сустав) есть в парных плавниках кистеперых рыб, а некоторые рыбьи особенности есть в поясах конечностей вымерших амфибий; то же касается ряда других анатомических и физиологических аспектов этих существ (см. напр. Кашкаров i Станчiнський, 1938; Никольский, 1954; Смит, 1962; Шмальгаузен, 1964; Земноводные..., 1969; Рыбы..., 1971; Кэрролл, 1992; Daeschler & al., 2006; Shubin & al., 2006). Все это позволяет (там же) усматривать в мясоперых (т. е. кистеперых и двудышащих) рыбах с одной и ряде примитивных вымерших амфибий с другой стороны формы, в разной мере переходные (в морфологическом смысле, а частью, возможно, и в генеалогическом смысле: см. 2.4) между “однозначными” рыбами и “однозначными” же амфибиями.

Теперь эта сентенция, похоже, и вовсе неверна, ибо найдено девонское существо Tiktaalik roseae, у которого вполне “кистеперорыбья” чешуя развита лишь со спины, как у многих древних амфибий; ребра черепицеобразно налегают (признак древнейших амфибий-ихтиостегид, но не кистеперых рыб); плоский череп его  “крокодилий” для непросвещенного взгляда, но в действительности — стегальный, т. е. “стегоцефалий”, сходный с таковым древнейших амфибий Acanthostega и Ichthyostega, за вычетом более “рыбьих” деталей нижней челюсти; глаза занимали верхнее, “амфибийное”, а не боковое “рыбье” положение; двоякодышащая (есть и жаберный и легочныый аппарат) дыхательная система более “амфибийная”, чем у известных доныне мясоперых рыб, но более “рыбья”, чем у Acanthostega и Ichthyostega. Но всего любопытнее передняя конечность с плечевым, локтевым и даже запястным суставами, но без пальцев, а с короткой плавниковой оторочкой, поддерживаемой “рыбьими” костными лучами: это — воистину переходное состояние, равно достойное зваться лапообразным грудным плавником и плавникоподобной передней лапой, одинаково годное для плавания и хождения по илистому мелководью и плоскому илистому берегу. И по организации в целом Tiktaalik — предсказанное эволюционной теорией (напр. Кэрролл, 1992) существо, морфологически и хронологически промежуточное между наиболее амфибиеподобными, но все же “еще” кистеперыми рыбами Panderichthys и рыбоподобными, но все же “уже” амфибиями Acanthostega и Ichthyostega (Ahlberg & Clack, 2006; Daeschler & al, 2006; Shubin & al., 2006).

Естественно, что такая находка не могла не вызвать переполоха в креационистком стане, что нашло отражение в серии интернет-публикаций. Характерно, что никаких новых доводов для согласования находки с креационисткой концепцией при этом опять придумано не было.

Так два молодых креациониста (Brown & Johnson, 2006) в смятении заявили, что находка перехода от рыб к амфибиям, не подтвердив научного предвидения креационизма, доказала его проверяемость (= фальсифицируемость по Попперу), а значит — научность: читай — мы ошиблись, но как ученые, а не как адепты религии! Нам даже по-человечески жаль этих авторов, наивно полагающих, будто “научный” креационизм зиждится на объективном сопоставлении фактов, а не на их передергиваниях и подгонке под заранее известный ответ. Более опытные моррисиане, как и следовало ожидать, не поддались унынию.

Знаменитый апологет К. Хэм (см. напр. Хэм и др., 1993, 2000), назвал Tiktaalik’а “просто замыслом Божьим”, созданым для “проползанья сквозь грязь” мелководий илистых, “плавниками могучими” вязкую массу толкая (Martin, 2006). Ну, коль Хэму ведомы “замыслы Бога”, то помолимся вместе, братiе, чтобы Всевышнiй послал нам побольше таких переходов: эволюционистам — для проверки филогенетических гипотез, креационистам — для испытания крепости веры! (см. 2.4). И вспомним, что множество видов рыб, живущих в мелководных заиленых водоемах, способных зарываться в грязь либо ползать в ней или даже проползать небольшие участки по суше, имеют когда — сильные, когда — очень слабые парные плавники самого разного строения (Никольский, 1954; Рыбы..., 1971). Следовательно, “замысел” рыбы, живущей в грязи, осуществим многими путями и для его исполнения вовсе не обязательно строение грудного плавника, настолько приближенное к лапе, как у Tiktaalik’а. Поскольку идея геологической одновозрастности всех отложений лишена оснований (см. 4 и 5 и Приложение II), то не слишком ли хорошо согласуется с идеей эволюции, то, что Богу-“Конструктору” угодно было реализовать свой “замысел” недооформленой лапы и вообще “полурыбы-полуамфибии” Tiktaalik’а стратиграфически позже появления в слоях Panderichthys (“рыба” на 60-70%), но раньше такового Acanthosteg’и с Ichtyosteg’ой (“амфибии” на 65-80%)? (Ahlberg & Clack, 2006; Daeschler & al., 2006; Shubin et al., 2006).

Другие авторы отвергают переходной статус Tiktaalik’а, указывая в трудах специалистов слова типа “возможно”, “вероятно”, “может быть”, “предположительно” и фразу “невозможно установить, что Tiktaalik был прямым предком наземных позвоночных” (Menton & Looy, 2006; Sherwin, 2006).

Действительно, превосходный морфологический и хронологический “рыбоамфибийный” ряд Eusthenopteron -- Panderichthys -- Tiktaalik -- Acanthostega -- Ichtyostega (Ahlberg & Clack, 2006) не является строго генеалогическим (см. 2.4). Во-всяком случае, это недоказуемо: во-первых, сразу несколько линий кистеперых эволюировало в сторону амфибий, параллельно, с разной скоростью и в разной последовательности обретая новые черты и теряя старые (Шмальгаузен, 1964; Еськов, 2004; Shubin et al., 2006); во-вторых, в силу неполноты геологической летописи, вообще невозможно “проследить эволюцию конкретной популяции, действительно давшей начало новому таксону”, как и распознать таковую среди прочих, подобных ей, но не ставших предками новых видов, родов и т. д. (Мейен, 1989: 43-44). Теоретически популяций, видов и родов, не ставших предками новых семейств, отрядов и классов было на много порядков больше, чем так называемых “прямых предков”. В силу этого маловероятно, что найденные особи Tiktaalik roseae принадлежали к виду — “прямому”, генеалогическому (см. 2.4), предку позднейших земноводных, но нет сомнений, что предок этот был очень сходен либо идентичен с родом Tiktaalik по важнейшим особенностям (Ahlberg & Clack, 2006; Daeschler et al., 2006; Shubin et al., 2006). Естественно, что такая приблизительность оценок палеонтологов преподносится моррисианами, как торжество креационизма: раз нельзя доказать, что найденные особи Panderichthys’а были прямыми предками найденых особей Tiktaalik’а, а эти -- таковыми найденых особей Acanthosteg’и, то это, де, значит, что вообще “никто ни от кого не происходил”! Не понимая биологии и палеонтологии, они требуют от этих наук буквальной “точности” Библии: “Энох в 48 лет родил Кенана ... Кенан в 70 лет родил Мехиаэля” (Быт. 5: 9 и 12). Раз нет такой точности — у них “есть все основания”, сославшись на “специалистов”, ликвидировать переходной статус Tiktaalik’а и иже с ним! Для сведущего человека такой подход равносилен утверждению о полном отсутствии у жителей Средиземноморья генов древних греков и римлян на том основании, что никак “невозможно установить” и “подсчитать” сколько этих генов присутствует у каждого современного грека, турка, итальянца, француза.

Также заявлено, будто Tiktaalik — “личинка земноводного” или “урод” или “жертва болезни”: Дж. Гринбергер готов на все, только бы не признавать его “переходной формой” (Greenberger, 2006). Мы не думаем, что Дж. Гринбергер, заслуженый “консультант по компьютерам” и пр. и пр. (там же), больше смыслит в остатках Tiktaalik’а, чем специалисты по древним амфибиям и кистеперым (Ahlberg & Clark, 2006; Daeschler et al., 2006; Shubin et al., 2006). Версии  “личинки”, помимо прочего, противоречит наличие развитых жаберных дуг явно функциональных внутренних жабр при отсутствии отпечатков жабр наружных, свойственных личинкам современных земноводных и мясоперых рыб, и обнаруженых при остатках бесспорных личинок амфибий перми и карбона. Версии “уродства” противоречит: а) то, что найден не 1, а 3 экземпляра Tiktaalik’а; б) в силу неполноты геологической летописи статистически гораздо вероятнее нахождение нормальных средних особей, чем уклоняющихся, включая уродов; в) вероятность долгой жизни уродов в  природе низка, а Tiktaalik’и ростом в 2-3 м — существа пожилые, исходя из того, что мы знаем о тепмах роста рыб и амфибий; г) если Tiktaalik’и — уроды, то как быть с идеей ведущих креационистов, о том, что допотопный мир был “хорош весьма” в том числе и потому, что там не возникало скверных мутаций (а значит — и уродств) то ли потому, что надатмосферный слой пара не пропускал мутагенных космических лучей (напр. Моррис, 1995; Головин, 1999; Тэйлор, 2000; Вертьянов, 2005), то ли по иной причине (Хэм и др., 2000)?!

Р. Балдев, заявил, что Tiktaalik — гибрид “крокодила и большой рыбы” (Sukumaran, 2006). Это исключено, ибо: а) крокодилы и любые рыбы черезчур далеки генетически и морфофизиологически, чтобы дать потомство; б) крокодилы возникли к концу триаса (Кэрролл, 1993б), через десятки миллионов лет после Tiktaalik’а. Правда, “др. Р. Балдев” — не моррисианин, а “космотеоретик” и сторонник “интеллектуального дизайна” (Sukumaran, 2006), а не Бога-“Конструктора”. Но велика ли разница уровня тех и других “докторов”?

Предвосхищая события, укажем и другие способы закрыть проблему некстати найденного Tiktaalik’а в рамках креационной (моррисианской) модели, которые ее сторонники испытали на других объектах.

Почему бы не объявить его подделкой? Так поступил в 80-е годы небезызвестный Ф. Хойл с археоптериксом. Дело лопнуло, совместная комиссия ученых и криминалистов подтвердила подлинность образца (напр. Велнхофер, 1990). Но шум был на весь мир, поверивших в подделку было немало, некоторые верят и ныне. Кроме того, бывали и действительные подделки, и розыгрыши со стороны некоторых “передовых ученых”, наделенных “чувством юмора”, которые правильнее квалифицировать как безответственное хулиганство. Поэтому, теоретически нельзя исключить на все 100 %, что и Tiktaalik не розыгрыш и мы, доверяя первооткрывателям (Daeschler et al., 2006; Shubin et al., 2006), все же ждем результатов изучения его остатков и другими специалистами. Однако не советуем креационистам затевать процесс по примеру Хойла: вероятность проигрыша огромна, а выигрыш даст немного. Ведь и без Tiktaalik’а, этой, грубо говоря, 50 на 50 % рыбоамфибии, есть достаточно кистеперых рыб (Hesperoherpeton, Sauripterus, Pandericthys, Elpistostege и др.), яляющихся амфибиями процентов на 20-40 % и древнейших амфибий (Acanthostega, Ichtyostega и др.), примерно настолько же являющихся рыбами (см. напр. Кашкаров i Станчiнський, 1938; Никольский, 1954; Смит, 1962; Шмальгаузен, 1964; Земноводные..., 1969; Рыбы..., 1971; Кэрролл, 1992; Еськов, 2004; Ahlberg & Clark, 2006; Daeschler et al., 2006; Shubin et al., 2006).  

Беспроигрышен иной путь. Специалисты, установившие, что Tiktaalik и ряд других девонских существ очень затрудняют межклассовое разграничение рыб и амфибий, все же должны куда-то включать переходные формы. И они поместили Tiktaalik’а вместе с ближайшими к нему, но несколько более рыбоподобными Pandericthys и Elpistostege в подотряд эльпистостеговых (Elpistostegalia) отряда кистеперых (Crossopterygii), подкласса мясоперых (Sarcopterigii), класса костных рыб (Osteichthyes) (Daeschler et al, 2006; и др.). Раз так, у моррисов и лаломовых “есть все основания” заявить, сославшись на “специалистов”, что Tiktaalik -- «однозначная рыба», опустив и факты и выводы тех же специалистов относительно промежуточного статуса Tiktaalik’а и зыбкости межклассовой границы рыб и амфибий в девоне. На неискушенного в предмете читателя такой прием подействует безотказно!

Столь же безотказно подействует объявление Tiktaalik’а «мозаичной» формой (см. 2.4). Начало уже положил К. Хэм (см. выше), произнеся слова «замысел Бога», но без спасительного прилагательного “мозаичный”.

Не исключаем, что изобретательные “драконизаторы” (см. 2.2 и 6) додумаются и до еще более экcтравагантных способов борьбы с Tiktaalik’ом.

ПРИЛОЖЕНИЕ II. НЕКОТОРЫЕ ПРИНЦИПЫ СТРАТИГРАФИИ

Нижеприводимые сведения -- азбука стратиграфии. Ее приходится напомнить тем, кто читает креационистские рассуждения о “камнях”, не имея базовой подготовки для их адекватной оценки.

П.1 Стратиграфические признаки

Это — любые особенности геологических тел или комплексы этих особенностей, используемые для вынесения суждений об относительном времени их формирования по принципу “раньше / позже/ одновременно”. То есть всевозможные окаменелости, те или иные свойства вмещающих их пород, порядок слоев в разрезах и т. д. Признаки оценивают в комплексе, ибо полностью самостоятельные био- и литостратиграфия, а тем более магнито-, магмо-, тектоно-, климато-, экостратиграфии нежизнеспособны (Мейен, 1989: 62-67). Но учитывают и неодинаковый стратиграфический вес (значимость) признаков, который выясняют и корректируют эмпирически через последовательное (хотя в прошлом и не всегда осознанное) применение принципов Стенона, Гексли, хронологической взаимозаменяемости признаков (ХВП) и, во многих случаях, био- и геологической необратимости. Учитывают и ряд других общих и спецефических принципов, правил и обстоятельств. Стратиграфический вес каждого признака непостоянен: он различен, в зависимости от того, с какими другими признаками сочетается данный признак, его корректируют для каждого случая или группы случаев (Мейен, 1989: 38, 64). То, что палеонтологические признаки (остатки существ) во многих случаях надежнее и полезнее прочих для относительного датирования слоев фанерозоя выяснилось и подтвердилось не из-за “принятия эволюционной гипотезы”, а в ходе более чем 200-летнего развития стратиграфии (там же: 35). Но литологические и другие непалеонтологические признаки и в этих случаях играют важную вспомогательную роль (остатки существ важны для датирования именно в слое и вместе с разными характеристиками вмещающей породы, а не сами по себе!), а иногда их роль становится ведущей (там же: 64, 88, 102, 147-155). Перейдем к важнейшим общим и некоторым из частных принципов стратиграфии.

П.2 Общие принципы стратиграфии

Принцип Стенона или суперпозиции сформулирован еще в XVII в. В современной редакции он гласит, что в случае первичного положения наслоений более старые слои находятся под более молодыми. То, что различия слоев по характерным окаменелостям (руководящим ископаемым) являются чрезвычайно полезным методом относительно датирования слоев было установлено в конце XVIII в. В. Смитом исключительно потому, что он исходил из принципа Стенона. Если бы среди множества изученных В. Смитом разрезов Англии одинаково часто находили слои с палеозойскими окаменелостями над и под оными с мезозойскими и/или кайнозойскими, а слои с кайнозойскими ископаемыми -- одинаково часто над и под мезозоем и/или палеозоем, никакой метод Смита (метод руководящих ископаемых) не появился бы. Но палеозой всегда был под мезозоем (или кайнозоем, если в разрезе отсутствовал мезозой), а кайнозой — над мезозоем (или палеозоем, если в разрезе не было мезозоя) [упрощая изложение, мы используем современные названия эр и периодов, а не обозначения времен В. Смита]. Если бы вне Англии другие ученые, тоже исходившие из принципа Стенона, не установили на многих тысячах разрезов ту же последовательность ископаемых в слоях, что и в Англии, метод Смита не обрел бы глобального значения.

Лишь потому, что в подавляющем большинстве разрезов и полученых бурением скважин в разных точках суши и дна принцип суперпозиции согласуется с “прямой биостратиграфией” (мезозой над палеозоем, но под кайнозоем; внутри мезозоя юра над триасом, но под мелом; внутри юры доггер над лейясом, но под мальмом; внутри доггера бат под, а не над келловеем; и т. д.), случаи “обратной биостратиграфии” (мезозой под палеозоем, но под кайнозоем; юра над мелом; внутри юры доггер над мальмом; и т. д.) стали восприниматься как исключения и побудили разобраться в их причинах. Выяснилось, что и в этих случаях несоответствие биостратиграфии принципу Стенона лишь кажущееся, ибо нарушения обусловлены вторичными подвижками слоев и/или ископаемых (см. 4.7).

Принцип Гексли или тождественной последовательности слоев сформулирован в 1862 г., хотя широко применялся уже во времена В. Смита. Он гласит, что при всей изменчивости набора и количества слоев в разных, близко и далеко расположенных разрезах, те одинаковые слои, что в них имеются (одинаковость или неодинаковость устанавливается палеонтологически и/или литологически, палеомагнитно, радиометрически), их последовательность обычно одна и та же. Если в одном разрезе слои лежат, скажем, в последовательности A, B, C, D, E, F то в других разрезах тождественные последовательности (A, B, C, F или C, D, E или A, D, F или B, D, E, F и т. д.) встречались на много порядков чаще, чем частично или полностью “перевернутые” (C, A, B, D, E, F или A, B, C, E, D, F или A, B, A, F или C, E, D, F или D, C, B и т. д.). По этим тождественным слоям и их границам (отражающим обстановки и события прошлого), расположеным в одинаковых последовательностях, и составляется общая для всех разрезов данного региона геохронологическая шкала. Сопоставляя региональные шкалы тоже отыскивают обшие признаки (часто, но не только, палеонтологические), позволяющие построить межрегиональные и мировую стратиграфические шкалу относительного геологического времени.

Принцип хронологической взаимозаменяемости признаков (ХВП) сформулирован лишь в 1974 г. С. В. Мейеном (поэтому его уместно называть также принцип Мейена). Но и до сформулирования он издавна широко применялся стратиграфами как при сопоставлении в относительном времени отложений разных фаций (см. 4.1, П.3) внутри региона, так и при таковом сколь угодно удаленных и разнородных отложений разных регионов. С его помощью преодолевают пространственную и палеоэкосистемную ограниченность стратиграфических признаков (Мейен, 1989: 122-123). При этом используют комплекс признаков, расщепляемый по простиранию на подкомплексы, которые ассоциируют с иными признаками, отсутствовавшими в разрезах, с которых начинали сравнение.

Например, в одном разрезе определенному комплексу аммонитов (наружнораковинные головоногие) соответствует определенный комплекс остракод (ракушковых рачков); в другом — аммонитов нет, но те же остракоды, что в первом разрезе, встречены с определенными миоспорами (общее название для ископаемых спор, предпыльцы и пыльцы высших растений); в третьем — нет ни аммонитов ни остракод, но миоспоры, идентичные оным второго разреза  найдены с костями определенных наземных позвоночных. Так приходят к выводу об относительной одновременности в геологическом смысле (изохронности) оных, сугубо наземных, позвоночных и растений с аммонитами и иными сугубо морскими жителями, попадающимися в разрезах с аммонитами соответствующего комплекса (Мейен, 1989: 32). Стратиграфы учитывают, что разные признаки неодинаково способны к взаимозаменяемости  в разных типах геосистем.

Принцип необратимости гласит, что исчезнувшие (вымершие) виды не появляются вновь, как и экосисистемы и геосистемы, в которых они существовали. Вначале геологическую и биологическую необратимость установили для отдельных регионов, но в ходе построения мировой стратиграфической шкалы и привязки к ней “шкал разных регионов была установлена необратимость в развитии Земли и жизни на ней” (Мейен, 1989: 33).

П.3 Причины несовпадения набора слоев в разных разрезах

В отличие от одинаковой последовательности слоев, полного совпадения набора слоев даже в географически близких разрезах часто не наблюдается, а для географически удаленных не наблюдается почти никогда.

Одна из причин сего — неполнота геологической летописи (принцип Дарвина). По разным био- и геологическим причинам далеко не везде в каждый временной отрезок имелись условия для образования слоев и/или сохранения в них ископаемых, а там, где слои возникли, они (либо ископаемые в них) далеко не везде сохранились до наших дней. Подавляющее большинство мертвых организмов и их остатков уничтожается и утилизируется другими организмами; нет и не может быть осадконакопления там, где происходят эрозия и денудация; чтобы где-то возникли осадочные породы, их откуда-то нужно принести, а значит — разрушить где-то породы, уже существующие; нет осадконакопления на большей части гор, водоразделов, вообще на большей части суши за вычетом континентальных водоемов временных или постоянных, да и то не везде; на шельфах и, особенно, материковых склонах было немало подводных оползней; колоссальные массы осадочных пород разрушены поверхностными и глубинными геологическими силами (напр., Дарвин, 1991; Давиташвили, 1969; Рауп и Стенли, 1974; Мейен, 1989; Кэрролл, 1992, 1993а, 1993б; Еськов, 2004). Поскольку условия образования слоев и ископаемых в них, а также разрушения их в разных местах были непостоянны на протяжении времени, то в разных разрезах неизбежно будут представлены разные наборы слоев. Одно это делает невозможным повсеместное образование и сохранение слоев каждого временного отрезка, а также полного совпадения региональных стратиграфических шкал; соответственно, далеко не все подразделения мировой стратигафической шкалы отразятся в региональных шкалах, а в конкретных разрезах большинство их и вовсе не будет представлено; с другой стороны -- региональные шкалы и конкретные разрезы по некоторым отрезкам времени покажут более дробное расчленение, чем подразделения мировой стратиграфической шкалы (Мейен, 1989).

Вторая причина — постулат Гексли (не путать с принципом Гексли!) по которому сходные или одинаковые (насколько позволяют судить ископаемые) древние флоры и фауны разных мест, не говоря уж об отдельных видах и надвидовых таксонах, могут и не быть синхронными. Если разные существа возникали неодновременно и в разных местах, если они эволюировали потом с разной скоростью и расселялись в разных направлениях неодинаково быстро (ибо условия влияют по разному на расселение разных существ), то данные по разным группам фауны должны часто не совпадать. И действительно, есть немало слоев, где одни окаменелости, в том числе из руководящих, указывают на один, а другие — на другой относительный возраст слоя; о способах преодоления этого затруднения сказано ниже (см. П.4).

Третья причина — различия ископаемых в разных фациях. Фации -- отложения, запечатлевшие разные экологические обстановки и, часто, также разные условия фоссилизации (т. е. образования ископаемых). Теперь болота, леса и степи и в тропическом, и в умеренном поясе имеют разный набор обитателей; в море жители коралловых рифов иные, чем обитатели открытой воды либо песчаного или илистого дна; и т. д. Поскольку и в прошлом обитатели разных местообитаний были не менее различными, чем теперь, геологам и палеонтологам приходится решать вопрос о геологической одно- или разновременности разнофациальных отложений. Помогают при этом: а) эврибионтные (эврифациальные) организмы, проникавшие в разные экосистемы и захоронявшиеся в разных фациях (напр. Мейен, 1989: 44); б) планктонные организмы, приносившиеся в разные экосистемы с током воды, миоспоры (пыльца и/или споры), приносившиеся в разные экосистемы водой и ветрами; в) случаи, когда в одном и том же разрезе находят следы различных, одновременно существовавщих экосистем, сохранившиеся в виде двух и более фаций, разделенных фациальными (латеральными) границами; г) принцип ХВП (см. П.2).

Четвертая причина — палеогеграфические и палеоклиматические различия. Как теперь неодинаков живой мир разных территорий и акваторий, так и в прошлом подобные различия были немалыми. Распознать какие отличия древних флор и фаун обусловлены их изменениями во времени, а какие — в пространстве помогают остатки широко распространенных организмов и принцип ХВП (см. П.2).

П.4 Как быть, если разные ископаемые дают разный относительный возраст?

 Хорошо, если все ископаемые в слое указывают одинаковый геологический возраст. Например, кости мозазавра, принадлежащие виду, которого раньше обнаруживали в отложениях маастрихстского яруса, вновь нашли в меловых отложениях в сопровождении аммонитов, белемнитов, рудистов, иглокожих и прочих существ, относящихся к видам, характерным для маастрихта. Но как быть, если лишь часть из сопровождающих кости рептилии беспозвоночных маастрихтские, тогда как другие — доныне считались характерными для предшествующего кампанского, а третьи — последующего датского яруса? Как установить, какие окаменелости указывают в таком спорном случае возраст надежно, какие — появились в данном регионе раньше, чем на других территориях или акваториях, а какие — доживают здесь свой век (как теперь яйцекладущие млекопитающие в Австралии), после того как они исчезли в других местностях?

Во-первых, наибольший вес обычно придают формам, точнее привязанным к временным отрезкам и распространенным возможно шире (то и другое часто уже установлено эмпирически работами предшественников и гораздо чаще подтверждается, чем не подтверждается в дальнейшем). Во-вторых, часто учитывают “большинство голосов”: если разные группы окаменелостей дают разные указания, но некоторые — согласные, то предпочитают указания “совпадающих” групп, а несовпадающие виды или группы видов считают “доживающими век” либо “раньше появившимися в этом регионе”. Чтобы снизить риск ошибок такого формального комплексирования, принимают во внимание экологию разных групп, а также смены климата и прочих условий, устанавливаемые как лито-, так и палеонтологически (Мейен, 1989: 35-36). Часто оправдывают себя вновь признаки, раньше оправдавшие себя на практике в других разрезах и регионах, но бывают и сбои: ведь эмпирические обобщения гарантирует не 100%-ный успех, а лишь вероятность успеха в дальнейшем. “Новые данные в любой момент могут поставить под сомнение прежние заключения” о времени и природе “реконструируемых событий и обстановок. Поэтому перевзвешивание признаков в ходе стратиграфического имсследования, перестановка признаков по взаимозаменяемости и, значит, пересмотр прежних корреляций неизбежны <...> принципиально невозможно установить вес какого либо признака раз и навсегда” (там же: 38).

Важно подчеркнуть, что слои, дающие “несовпадающие” показания относительного времени по разным группам руководящих ископаемых все же менее часты, чем случаи, когда такие указания совпадают: иначе биостратиграфическое обоснование стратонов потеряло бы смысл. Наболее обычны “несовпадающие” показания в стратонах, чей переходной по набору ископаемых статус подтвержден их промежуточным положением в напластованиях, установленым на основе принципов Стенона и Гексли. Так, слои датского яруса, промежуточные по морским организмам между слоями маастрихта (последний из бесспорно меловых, а следовательно — и мезозойских ярусов) и палеоцена (первая из эпох кайнозоя) оказываются над маастрихтом и/или под палеоценом там, где эти формации представлены в отложениях. Отсюда — дискуссии куда помещать датский ярус: в мезозой или в кайнозой (Давиташвили, 1969; Мейен, 1989: 101).